Марк Уральский - Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Уже только по этим причинам Лескова вполне можно зачислить в стан антисемитов [MCLEAN. S. 418–443].

В то же время налицо явная противоречивость взглядов писателя на жгучий для России «еврейский вопрос» в целом: он всегда призывал к терпимости в межнациональных отношениях и ратовал за предоставление евреям равных гражданских прав с остальными народами российской империи (sic!). Именно это позволяет историкам-лескововедам оспаривать представление личности Лескова как махрового юдофоба. В частности ими педалируется тот факт, что двойственность в «еврейском вопросе» — есть характерная черта мировоззрения всех русских интеллектуалов 60-х — 80-х гг [100] Подобного рода позиция приписывается и куда более сдержанному и совершенно «не публичному» в своих высказываниях касательно евреев Антону Чехову. Утверждается, например, что «Уверенному в личностном основании жизни Чехову русские евреи казались одним племенным отклонением от идеала свободного и независимого поведения» [ПОРТНОВА. С. 205]. Это утверждение по сути согласуется с осудительной точкой зрения Лескова касательно талмудистского ригоризма как основе живого бытования еврейства. На примере разбора таких лесковских произведений, как «Ракушанский Меламед» и «Жидовская кувырколлегия», доказывается точка зрения что:

<���Отношение Лескова> к русским евреям (он никогда не говорит об евреях вообще) не является здесь злее и обиднее, чем отношение, которое он проявляет к другим нациям и к христианам в их поведении согласно религиозным уставам (чтобы проиллюстрировать последнее, стоит сопоставить ‹…› рассказ <���«Ракушанский Меламед»> с изображением христианского пустосвятства в «Мелочах архиерейской жизни», написанных как раз в том же 1878 году). ‹…› Если, бывало, Лесков свою злую сатиру направлял и на евреев, не надо забывать, что он один из редчайших христианских писателей, который создал положительный литературный тип еврея в прекрасном «Сказании о Федоре Христианине и о друге его Абраме Жидовине» (Русская мысль, 1886, № 12, декабрь, стр. 1–23). ‹…› Н. С. Лесков придерживается не расовой теории, а того, что можно было бы назвать «этологической» [101] Этология (др. — греч. ἦθος «нравы, характер, привычка, обычай» + λόγος «учение, наука») — научная дисциплина, изучающая генетически обусловленное поведение (инстинкты) животных, в том числе людей, см. [ВАГНЕР В.А.]. точкой зрения. (В свое время, Кант в его эссе Beobachtungen uber das Gefiihl des Schônen und Erhabenen [102] Beobachtungen uber das Gefihl des Schönen und Erhabenen (нем). — Наблюдения за чувством прекрасного и переживаемого. (1764), последний раздел, старался различить характеры по их национальным чертам). [MARCADÉ. Р. 427].

В отечественном литературоведении тема отношения Лескова к евреям, замалчивавшаяся в советское время по идеологическим соображениям, до сих пор так и не раскрыта. На западе ее подробно освещает Вильям Эджертон в его рецензии на монографию «Николай Лесков: человек и его искусство» — см. [MCLEAN] [103] Egerton William. Nikolai Leskov: The Man and His Art by Hugh McLean// Comparative literature. 1980. Vol. 32. № 3. P. 317–318. .

Как нам представляется, позиция Лескова является вполне «шестидесятнической». В обобщенной форме ее можно сформулировать следующим образом: евреи для русского православного человека — народ чужой, чуждый «в Духе» и «зловредный» в сожительстве, но ссориться с ними и притеснять их негоже, в первую очередь из соображений справедливости и во имя столь чаемого русским народом братства во Христе: для себя я имею мнение, что лучше жить братски со всеми национальностями, и высказываю это мнение; но сам боюсь евреев и избегаю их. Я за равноправность, но не за евреев… [104] Цитируется по [САФРАН. С. 110]. .

Хотя Чехов и не говорил о том, какое место в его табели о рангах занимает Лесков — его «любимый писака», в русской литературе, можно полагать, что он согласился бы с оценкой Максима Горького, утверждавшего, что:

Как художник слова Н. С. Лесков вполне достоин встать рядом с такими творцами литературы русской, каковы Л. Толстой, Гоголь, Тургенев, Гончаров. Талант Лескова силою и красотой своей немногим уступает таланту любого из названных творцов священного писания о русской земле, а широтою охвата явлений жизни, глубиною понимания бытовых загадок её, тонким знанием великорусского языка он нередко превышает названных предшественников и соратников своих [ГОРЬК-СС. Т. 24. С. 235].

Можно полагать, что и взгляды молодого Чехова в отношении к евреям в определенной степени формировались под влиянием произведений Лескова, в которых иллюстративно демонстрируется «этологический» подход к восприятию русским человеком инородцев [105] Н. С. Лесков, заявляя себя знатоком местечкового еврейского быта, религиозных уставов и обрядов, публиковал на эти темы статьи в газетах (1880-х гг.), о коих речь пойдет ниже. .

Личное знакомство писателей состоялось на четвертом году жизни Антона Чехова в Москве, когда будучи еще студентом-медиком, он под псевдонимом Алеша Чехонте публиковал свои первые пробы пера в юмористических журналах.

Так случилось, что 8 февраля 1883 года в Москву вместе с его издателем Николаем Лейкиным прибыл собственной персоной Николай Семенович Лесков. Хотя Лейкин знал, что маститый писатель литературную молодежь не привечает, он не устоял и познакомил его с Чеховым. Антон устроил ему экскурсию по публичным домам в Соболевом переулке, которая завершилась в «Салоне де Варьете» [РЕЙФ. С. 151].

Антон описал это событие в письме к брату Александру (между 15 и 28 октября 1883 г. Москва):

Вторая новость. Был у меня Н. А. Лейкин. Человечина он славный, хоть и скупой. Он жил в Москве пять дней и все эти дни умолял меня упросить тебя не петь лебединой песни, о которой ты писал ему. Он думает, что ты на него сердишься. Твои рассказы ему нравятся, и не печатаются они только по «недоумению» и незнанию твоему «Осколок». ‹…› С Лейкиным приезжал и мой любимый писака <���курсив мой — М. У. >, известный Н. С. Лесков. Последний бывал у нас, ходил со мной в Salon, в Соболевские вертепы… Дал мне свои сочинения с факсимиле. Еду однажды с ним ночью. Обращается ко мне полупьяный и спрашивает: — «Знаешь, кто я такой?» — «Знаю». — «Нет, не знаешь… Я мистик…» — «И это знаю…» Таращит на меня свои старческие глаза и пророчествует: — «Ты умрешь раньше своего брата». — «Может быть». — «Помазую тебя елеем, как Самуил помазал Давида… Пиши». Этот человек похож на изящного француза и в то же время на попа-расстригу. Человечина, стоящий внимания. В Питере живучи, погощу у него. Разъехались приятелями [ЧПССиП. Т.1. С. 88].

Чехов вошел в литературу на два десятилетия позже Лескова. Лесков, по сути своей романтик-славянофил, в начале 60-х годов как отмечалось выше, резко выступал против русских революционных демократов и исповедуемого ими нигилизма — мировоззрения позитивистско-атеистического толка. Чехов, ценивший «народность», но трезво, без идеализации, был по убеждениям агностик, а по складу характера, прагматик, свято верящий в научный прогресс [106] Будучи по убеждениям позитивистом, Чехов надеялся, что именно научные изыскания как-то повлияют на совершенствование человеческого рода. Например, он писал Г. М. Чехову 14 ноября 1899 г. из Ялты: «Итак, в Таганроге, кроме водолечебницы Гордона, будет еще и водопровод, трамвай и электрическое освещение. Боюсь все-таки, что электричество не затмит Гордона, а он долго еще будет лучшим показателем таганрогской культуры». Урожденный таганрожец Давид Маркович Гордон (1863–1931), окончив медицинский факультет Московского университета в один год с Чеховым (1884), несколько лет совершенствовал свои знания в Германии, потом вернулся в Таганрог и осчастливил город своей, до сих пор эффективной и популярной, водолечебницей. . Однако при всем этом он то же относился неодобрительно к революционным призывам, в первую очередь народников-«восьмидесятников», которые в духовном и политическом отношении являлись продолжателями шестидесятнического нигилизма. Да и в смысле личной независимости, точнее — над- и внепартийности на литературно-общественной сцене, молодой Чехов был вполне под стать Лескову, который заняв в свое время место «над схваткой» никогда от этой позиции не отступал [107] В 70-е годы сочинения Лескова имеют «резкий обличительный пафос», впоследствии «сатира смягчается все чаще и чаще ‹…› поучением, проповедью добра и правды, умиленным призывом к согласию и миру. ‹…› никаких утопий он не проповедует, да и никогда не проповедовал, но, как и Л. Н. Толстой, старается пробуждать в людях „чувства добрые“: в народе — присущее ему стремление к божеской правде, в образованных людях — сострадание к народу» [МЕНЬШИКОВ М. (II)]. .