Марк Уральский - Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

В бурно развивающемся обществе, которое являла собой Россия конца XIX — начала ХХ вв. широкого читателя волновали не традиции, а новации: актуальность и ее всестороннее осмысление. Особого рода интерес к традиционному быту, русской старине, простонародным укладам и говорам и т. п. в целом был уделом ученых-этнологов типа СВ. Максимова, интеллектуалов-традиционалистов да «очарованных странников» из числа русифицированных евреев-интеллигентов. Именно здесь, в среде прилепившихся к русскому древу чужаков можно было встретить глубокий интерес к исконной русской самобытности. Ассимилированные евреи стремились к возможно большему культурному слиянию с русским народом и на этом пути жадно впитывали все и вся. Отметим, что такого рода интеллигенты «из евреев» часто пересаливали по части выказывания своей «русскости». Это вызывало подозрения в неискренности, давало повод к проявлению в обществе на их счет презрительно-иронических коннотаций — см., например, «знаковый» образ адвоката Семена Исидоровича Кременецкого в исторической трилогии Марка Алданова «Ключ» — «Бегство» — «Пещера», который «мог бы послужить для объяснения непереводимого, не совсем понятного иностранцам слова „пошлость“» [АДАМОВИЧ. С. 105]. Чехова же, как человека нетерпимого к пошлости, наигранности и эмоциональной избыточности, подобные результаты аккультуривания болезненно раздражали. Писатель, судя по всему, вообще считал процесс аккультурации вредным как для еврейской, так и для русской стороны, полагая, что он в большей степени деформировал истинную духовную сущность человека, чем изменял ее к лучшему. На лицо своего рода антиномия, иллюстрирующая «беспринципность» мировоззренческой позиции Чехова: агностик-позитивист, уповающий на прогресс как лекарство от всех бед мира сего, он в культурно-национальном вопросе выказывал себя как умеренный охранитель.

Что же касается читательского равнодушия к Лескову, что так печалило Чехова, то причина его крылась отнюдь не в отсутствии интереса к его произведениям со стороны ведущих литературных критиков еврейского происхождения. Просто напросто творчество Лескова в своей идейной части уже в конце 1880-х годов утратило актуальность и русский читатель, для которого именно литература была основным источником свежих идей, «забыл» его имя.

Чтобы вытащить Лескова из тени забвения, в русскую литературу должны были явиться критики новой формации, способные расшатать ставшие закостенелыми представления об утилитарном значении искусства, доказать, что в произведениях Лескова содержится нечто большее, чем описательная «бытовщина» и этнографические раритеты русской глубинки.

К числу таких критиков принадлежал глашатай набиравшего в те годы силы русского модернизма молодой философ Аким Волынский (Хаим Флекснер), в 1888 г. перешедший из еврейской журналистики в русскую.

Аким Волынский является одним из самых ранних идеологов русского модернизма. Статьи Волынского о «русских критиках», печатавшиеся в «Северном вестнике» в период 1890–1895 гг. под общим названием «Литературные заметки» (и потом вышедшие отдельной книгой: «Русские критики», Литературные очерки, СПб., 1896), резко восстают против всякого позитивизма в искусстве и в системе художественной мысли. В них он декларировал пришедшийся по сердцу русских символистов «метафизический индивидуализм», который в его представлении порождает «импрессионизм». Импрессионизм же принимал мир только через ощущения художника, отрицая всякую реальность вне такого субъективного его восприятия. Исчезает народническая вера в «просветительное» искусство, в искусство-истину, искусство морально-демократических заданий. Идёт искусство, отворачивающееся от «вопросов суетной политики» и целиком окунувшееся в мистические глубины субъективных переживаний. В этом контексте вопрос о быте, в глазах Волынского и русских символистов в целом, полностью изжил себя в литературе — см. [ТОЛСТАЯ Е. (I)], [КОТЕЛЬНИКОВ], [ТОЛИ-ТОЛЕ]. В 1898 г. увидела свет фундаментальная работа Акима Волынского «Н. С. Лесков», которая содержала очень интересные и меткие высказывания о писателе:

Лесков начал свою литературную деятельность небольшими газетными статьями. Статьи эти не выдвигались своим содержанием, но они затрагивали важные вопросы текущей жизни, отличались задором и потому возбуждали внимание читателей. ‹…› в них с самого начала выступили некоторые черты его натуры, которые скоро обострились в борьбе с противниками. Это именно те черты, которые мы найдем впоследствии под густыми красками его художественных произведений и которые помешали его таланту завоевать достойное место в русской литературе. ‹…› Не присоединяясь ни к Чернышевскому, ни к Каткову, он мог бы явиться носителем идей, имеющих право на самостоятельное существование. Но такого независимого положения Лесков, по отсутствию нравственной выдержанности и умственной цельности, занять не мог. Годы шли за годами, сменялись события, а публицистика Лескова постоянно сохраняла характер внутренней двойственности, производившей впечатление лицемерия. ‹…› Лесков показал себя писателем почти великим, равным по мастерству самым замечательнымъ художникам, ни с кем не сравнимым в качестве старинного литературного иконописца. Его охватило глубокое религиозное вдохновение, которое помогло ему уйти прочь от путей, одновременно и суетных, и пагубных для его таланта. Слава Лескова, которая никогда не померкнет в литературе, неразрывна ‹…› с такими его произведениями, как «Соборяне», «Запечатленный», «На краю света» — и другими, в том же изографическом стиле.

‹…› Потеряв свое непосредственное религиозное вдохновение в народном духе и самолюбиво озабоченный мыслью о примирении с разнообразными передовыми силами, он окончательно запутывался в умственных противоречиях. Старый изограф [123] Слово «изограф» в основном своем значении — иконописец, Волынский использует в смысле определения «художник слова». умирал [ВОЛЫН (I)].

В этой работе, представляющей интерес и в наше время, Волынский очертил все основные направления в лесковской прозе, за исключением столь колоритной у Лескова и актуальной в то время еврейской темы. Молодой критик Аким Волынский, знаток Маймонида, Ибн Гебироля и Спинозы, недавний сотрудник еврейских журналов «Рассвет» и «Восход», пробуждавших у своих читателей интерес к еврейской культуре и национальному сознанию еврейского народа, еврейскую тему предпочел за лучшее обойти стороной (sic!). Здесь, однако, нельзя не отметить, что Аким Волынский постоянно слышал в свой адрес попреки в «юдаизме», в том числе и от крепко дружившего с ним Дмитрия Мережковского, декларирующего себя как «христианский мыслитель»: