Марк Уральский - Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Именно в этот период (1903 г.) широкое распространение получили «Протоколы сионских мудрецов», вышедшие из под пера царской охранки. ‹…› Характерно, что в 1903 г., прочитав Протоколы, Николай всерьез поверил в их подлинность. Лишь в конце I-й русской революции, когда в правительстве всерьез обсуждалось их использование в целях политической борьбы с левыми революционными партиями, в руководстве которых было много евреев, премьер-министр ‹…› доложил императору, что речь идет о фальшивке. Николай приказал не использовать Протоколы в целях политической борьбы и написал на проекте решения: «Оставьте Протоколы. Нельзя делать чистое дело грязными методами».

Так или иначе, но в период правления Николая II по стране вновь прокатилась волна погромов. В апреле 1903 произошел самый вызывающий и получивший широкий международный резонанс погром в Кишиневе, в ходе которого было убито 49 человек. <���«Домов разгромлено было около 1350…. всех еврейских лавок разгромлено около 500»>. Погром был спровоцирован черносотенцами во главе с Крушеваном и фактически поддержан местным генерал-губернатором, к которому незадолго до вакханалии обратились с просьбой о защите представители еврейской общины [174] Встревоженная взрывоопасной атмосферой в городе еврейская община направила делегации к губернской администрации с просьбой о помощи и защите и к епископу Кишинёвскому и Хотинскому Иакову с просьбой публично выступить против кровавого навета и успокоить волнения в пастве. Делегации были приняты и доброжелательно выслушаны, однако каких-либо значительных действий со стороны администрации и духовенства не последовало. Если бессарабский губернатор В. С. Раабен всё же приказал несколько усилить патрули в городе на время пасхальных праздников, то митрополит Иаков никаких мер не принял и впоследствии высказался, что «бессмысленно отрицать тот факт», что еврейская секта «Хузид» практикует питьё христианской крови втайне от своих собратьев по религии [JUDGE]. . На деле губернатор защищал погромщиков и создал им все условия для насилия и грабежа [ЭНГЕЛЬ].

Александр Солженицын, однако, опровергает такого рода точку зрения. В «Двести лет вместе» он утверждает, что все обвинения царского правительства в организации погрома — безосновательны, что «вершители общественного мнения» увидели на первом плане — как ударить по царской власти? И они прибегли к разжигательным преувеличениям… кишиневским погромом воспользовались <���либеральные демократы и революционеры всех направлений — М. У. >, чтобы нарицательно и навсегда заклеймить Россию… ‹…›

В этой борьбе со стороны либерально-радикальных, а тем более революционных кругов был жадно желаем любой факт (или выдумка), кладущий пятно на правительство, — и не считалось предосудительным никакое преувеличение, искажение, подтасовка — лишь бы только сильней уязвить правительство. Для российских радикалов такой погром был — счастливый случай в борьбе! ‹…›

Сразу же после Февральской революции Чрезвычайная Следственная комиссия Временного правительства, а еще более и еще усерднее специальная «Комиссия для исследования истории погромов», с участием авторитетных исследователей, как С. Дубнов, Г. Красный-Адмони, — не нашла ни в Петербурге, ни в Кишиневе <���никакого документа, подтверждавшего бы причастность правительства организации Кишеневского погрома — М. У. > Да после 1917 года ‹…› не открылся ни один свидетель или мемуарист… В августе 1917 на Московском Государственном Совещании председатель Чрезвычайной Следственной комиссии публично заявил, что «скоро представит документы Департамента полиции об организации еврейских погромов», — но ни скоро, ни нескоро, ни его Комиссия, ни потом большевики никогда ни одного такого документа не представили… ‹…›

Погром этот лег деготным пятном на всю российскую историю, на мировые представления о России в целом, — и черное зарево его предвозвестило и ускорило все близкие сотрясения нашей страны [СОЛЖЕНИЦЫН. С. 321–338].

Для оказания помощи жертвам Кишиневского погрома еврейской общественностью было задумано издание сборника «Hilf» («Помощь»), в котором должны были быть напечатаны переведенные на еврейский язык (идиш) специально присланные для этой цели произведения известных русских писателей: гр. Л. Н. Толстого, Максима Горького, Короленко, Чехова, Элизы Оржешко и др. На приглашение принять участие в сборнике гр. Л. Н. Толстой ответил: «Я буду очень рад содействовать успеху вашего издания и постараюсь написать что-нибудь подходящее» (1903, № 169, 4 июля). Сборник «Hilf» был выпущен издательством «Фолксбилдунг» («Народное образование») в Варшаве в 1903 г. В нем напечатан перевод рассказа Чехова «Тяжелые люди» [ЧПСП. Т. 11. С. 227].

При подготовке материалов для сборника к Чехову с просьбой дать какую-нибудь свою вещь обратился Шолом-Алейхем. Он писал:

На днях я получил от гр. Л. Н. Толстого «Три сказки» спец<���иально> для нашего изд<���ания> «Hilf», написанные в пользу кишиневских евреев, и «сказки» эти мною уже переведены на евр<���ейский> жаргон и отправлены в редакцию сборника. Я уполномочен редакцией еще раз обратиться к Вам с просьбой, не найдете ли Вы возможным уделить нам какую-нибудь новенькую вещицу? (Хотя бы копию с того, что предназначено для ближайшей книги журнала.

Примечательно (sic!), что Антон Чехов — литератор, манифестирующий свою аполитичность, и к тому же человек тяжело больной, в данном случае не уклонился от участия в акции поддержки евреев. В своем ответе С. Н. Рабиновичу (Шолом-Алейхему) от 19 июня 1903 г. (Наро-Фоминское) он писал:

Я теперь вообще не пишу или пишу очень мало, так что обещание дать могу только условно: напишу рассказ с удовольствием, если не помешает болезнь. Что касается моих уже напечатанных рассказов, то они в полном Вашем распоряжении, и перевод их на еврейский язык и напечатание в сборнике в пользу пострадавших в Кишиневе евреев не доставит мне ничего, кроме сердечного удовольствия.

С искренним уважением и преданностью.

А. Чехов.

С. Н. Рабиновичу (Шолом-Алейхему), 6 сентября 1903 г. (Ялта).

Вот уже два месяца, как я живу в Ялте, из Ялты я уже писал Вам (в ответ на Ваше письмо), между тем Ваше последнее письмо было послано в Наро-Фоминское. Я теперь ничего не пишу, у меня нет ни одной строки, которую я мог бы предложить Вам. Простите пожалуйста. Если позволит здоровье, то в начале ноября я буду в Москве, тогда благоволите прислать мне Вашу повесть, с указанием, в каком именно журнале Вы желали бы ее напечатать [175] Шолом-Алейхем обратился к Чехову с просьбой такого характера: «…прошу Вас, не можете ли Вы взять на себя труд перевести <���поместить> мой рассказ из еврейской жизни (на русском языке) в журнале „Русская мысль“ или другом каком-либо русском журнале? Если да, то могу ли я Вам прислать рассказ для просмотра?» [ЧПСП. Т. 11. С. 247]. . Пока же я в Ялте (говорю по опыту), сделать я могу очень немного. Желаю Вам всего хорошего. Искренно Вас уважающий А. Чехов [ЧПСП. Т. 11. С. 247].