Марк Уральский - Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Очень подробную зарисовку отношений Горький — Зиновий Пешков дает в своей статье «Не брат своих братьев» (рижская газета «Сегодня». — 1927. — № 152. — 13 июля) Александр Амфитеатров:

Зиновий Пешков действительно крещеный еврей и родной брат того Якова Свердлова, который до Калинина возглавлял большевицкую республику и сыграл такую мрачную роль в преступлении екатеринбургского цареубийства. Но Зиновий вышел из свердловской семьи еще мальчиком. В политику, чрез знакомство с Горьким, он втянулся рано. На пятнадцатом году уже сел в нижегородскую тюрьму по одному делу с Горьким, Чириковым и др. Сидел почему-то очень долго, был выпущен после всех. Затем Зиновий или утратил, или сам оборвал всякую связь с роднёю. Несмотря на нашу тесную близость, я никогда не слыхал от него ни единого воспоминания о свердловском периоде его юности. Так что, когда его братья Свердловы стали играть большую роль в большевицком государстве (второй, Вениамин [379] Вениамин Михайлович Свердлов в 1918 году, по вызову Якова Свердлова, вернулся в РСФСР. В 1921 г. — председатель Главного Комитета Государственных сооружений (Главкомгосоор), с 1926 г. — член Президиума , управлял большевицким Красным Крестом), то я думал, что это — однофамильцы, и только М. Горький однажды в Петербурге разъяснил мне истину, очень неприятную для Зиновия, потому что, будучи и быв отрезанным ломтем от Свердловых, идя по совершенно различным с ними путям, он много терпит из-за этого родства в своей карьере и не раз делался жертвою незаслуженного предубеждения там, где рассчитывал и имел полное право встретить, напротив, поощрение и поддержку. <���…>

Решительно он никогда не расходился с Горьким и даже еще совсем недавно, <���…> <���летом 1926 года — М. У.>, посетил его в Сорренто и возил к нему на показ и поклон свою прелестную пятнадцатилетнюю дочку Лизу. То обстоятельство, что незадолго до войны Зиновий выселился с Капри от Горького и перебрался ко мне в Федзано, имело причиною не политическое расхождение и не личную ссору, а семейное осложнение. В одну из побывок вместе с Горьким в Федзано Зиновий ужасно скоропалительно женился с одобрения своего названого родителя и М. Ф. Андреевой на красавице-казачке <���…>. Брак этот был отпразднован на Капри громким торжеством — еще и теперь его там вспоминают. Но очень вскоре между молодою Пешковою и М. Андреевой возникли неприятности, и <���ей с Зиновием> пришлось возвратиться в Федзано <���…>. Здесь у н<���их> родилась дочь. Года полтора затем молодые Пешковы неудачно искали труда в Америке. А потом привились в нашей семье, и до самой войны мы жили вместе, за исключением коротких промежутков, когда Зиновий отлучался на поиски какого-нибудь солидного заработка. Между делом был моим личным секретарем и секретарем литературного сборника «Энергия» и заведовал моею огромною в те времена библиотекою. <���…> Ни личные, ни политические добрые отношения с Горьким не прерывались еще ни у Зиновия, <���…> даже когда М. Горький как-то странно уехал из Италии в Финляндию, с почти обидною скрытностью от друзей, в которой потом очень неловко оправдывался экстренными семейными неприятностями. Наше политическое расхождение определилось войною. Горький неожиданно взял пораженческую линию. Говорю «неожиданно» потому, что очень незадолго до войны он пел иную песню. <���…> Очевидно, было приказано. До 1917 года я не подозревал, как глубока его зависимость от Ленина.

ВСНХ, ответственный секретарь Всесоюзной ассоциации работников науки и техники. С 1936 г. директор Дорожного научно-исследовательского института. В октябре 1938 г. арестован как «троцкистский террорист», 16 апреля 1939 года расстрелян как «враг народа».

<���…> …я напечатал в итальянских газетах весьма пылкий призыв идти волонтерами в армию — если не пускают в русскую, то во французскую. Зиновий Пешков был первым, кто принял к сердцу этот мой призыв и ему последовал. С сотнею лир в кармане выбрался он из Леванто и направился во Францию, чтобы определиться в Иностранный легион. <���…> Во Франции он начал свой волонтариат рядовым и успел дослужиться только до капрала. В бою при Каранси, при атаке на проволочные заграждения, под пулеметным огнем, был тяжело ранен в правую руку, пролежал в ожидании перевязки 18 часов, рана загнила, руку пришлось отнять. Благодаря прекрасному знанию английского языка имел счастье попасть в американский госпиталь, где его выходили. В госпитале он сделал много интересных знакомств, оказавших ему немалую пользу в позднейшей военно-дипломатической карьере, а одно из них возымело огромное влияние и на его личную жизнь. Когда Зиновий, без правой руки, возвратился в Италию, мы были в Риме. Италия отнеслась к нему сперва довольно кисло. Жена встретила его нехорошо. Горький, по поводу его увечья, написал ему ледяное письмо в том смысле, что, не будучи военным человеком, он не может сочувствовать военным героям.

<���…> …я дал ему совет — принести большую пользу и себе, и делу войны, которую мы пропагандируем, прочитав публичную лекцию о французском фронте. Сведения о нем в итальянском обществе были очень скудны и сбивчивы. <���…> Сперва Зиновий робел и колебался, но мало-помалу я его уговорил. При помощи <���…> тогдашнего директора «Джорнале д’ Италиа», назначен был вечер в «Ассоциации Печати» для доклада Пешкова. Он имел огромный успех, сразу получил несколько приглашений на повторение доклада и, наконец, во дворец — к королеве-матери Маргарите. Значит, пошел в ход. Французы оценили услугу, оказанную им маленьким одноруким капралом, столь красноречивым по-итальянски. Пешков был приглашен комитетом их военной пропаганды для турне по итальянским городам. Платили плохо, работать было трудно, но я убеждал Зиновия, что как ни обидно и ни скорбно, а надо претерпеть — ради яркой репутации, которую он себе тем создает и которая впоследствии сторицею окупит ему нынешние неприятности. Так и вышло. В непродолжительном времени Пешков перебрался во Францию, был опять принят на военную службу, несмотря на свою инвалидность, уже офицерским чином, и командирован в Америку вести ту же лекционную пропаганду, что в Италии. В Новом Свете он пробыл около года, прочел неисчислимо сколько лекций, заработал 70 000 долларов и не взял из них себе ни единого цента, а всю сумму пожертвовал тому американскому госпиталю, который выпользовал его после ампутации руки.

Затем мы встретились уже в Петрограде при Временном правительстве. Зиновий — блестящий штабной офицер французской армии — был прикомандирован к ген<���ералу> Деникину в качестве военного атташе. С Горьким они свиделись неплохо. Но прежние каприйские приятели уже определились в это время воинствующими большевиками и рычали на Зиновия зверски, так что лучше стало и не встречаться, что, кажется, Горький ему и посоветовал. <���…> В последний раз мы увиделись в октябрьские дни, когда армия, разлагавшаяся под злым дыханием Ленина, уже не существовала. Жизнь Пешкова, как «наемника Антанты», была в опасности, он спешил скрыться и выбраться за границу. Я был изумлен его смелостью, что прощаться он приехал не переодетым, а в офицерской форме. В это время он, кажется, дослужился уже до капитана. Расстались мы с малою надеждой когда-либо встретиться и очень сердечно, хотя Зина был несколько огорчен моим резким отзывом о тогдашнем двуличном поведении Горького.