Николай Богомолов - Разыскания в области русской литературы XX века. От fin de siecle до Вознесенского. Том 1. Время символизма

Поездка была не слишком радостная: во-первых, вечная возня с делами не давала толком осмотреться, а во-вторых, кроме единственного дня, когда удалось вырваться к морю, просидел безвыездно в Лондоне, где все время была жара совершенно неописуемая. Накаленные дома, накаленные мостовые и сплошная лава автомобилей и автобусов на улицах, отравляющих гарью и без того душный воздух. Бывали дни, когда приходилось с полудня уходить в какой-нибудь парк (их в Лондоне целый ряд, и преогромных, с бесконечными лугами и вековыми деревьями) и там сидеть под деревьями, за столиком кафэ до вечера.

Любопытные у англосаксов нравы. В театрах дамы — декольтэ, а мужчины — во фраках, однако ж последние дымят сигарами, что особливо гнусно, и кладут ноги на спинки стульев, впереди находящихся. И еще: часов с пяти в каждом парке тысячи парочек, сидящих рядом или лежащих на траве в обнимку и целующихся взасос с совершенной непринужденностью, как если б были они в Сахàре. В праздник на Темзе множество лодочек, на дне подушки, на подушках обнявшиеся пары. Весело, приятно и удобно.

Вот теперь я опять дома. Меняю квартиру. С 15 августа: Моховая 10.

Очень был я обрадован, узнав из письма Литке Анастасии Николаевны, что постановка «Заложников» в Александрин<���к>е почти что обеспечена [645]. Да исчезнет и это «почти». Чудесно и то, что «Навьи Чары» кончены [646].

Подобает Тебе осенью приехать в Москву, что причинит нам большое удовольствие. Я же с делами в Петербурге бывать буду.

Обнимаю Тебя дружески и крепко, целую. Анастасии Николаевне мой нежный привет. Написал бы Ты мне.

Дорогой Федор Кузьмич!

Спасибо Тебе, что и среди многих работ не поленился ответить. О «Московской газете» скажу, что, по-моему, Ты поступил правильно, согласившись [647]. Газета, как думаю, будет в общем веселенькая и довольно легковесная, но литературный отдел , по видимости, будет поставлен не плохо. Янтарев — человек небольшого калибра, но все же крещение получил в «Грифе», и советы я ему стараюсь давать благие [648]. Деньги у «Московской газеты» будут. Издателем будет некий Меснянкин, субъект с миллионом [649]. В литературный отдел зовут народ приличный. Брюсов уже дал стихи [650].

Новостей в Москве особых пока нет, кроме того, что, как говорят, сюда перебирается на житье Алексей Толстой, которому, очевидно, стало не очень уютно в Петербурге [651].

Печалюсь, что вопрос с «Заложниками» стоит не так твердо, как я заключил из письма Анастасии Николаевны [652]. А то было обрадовался.

Участь железной дороги решится сравнительно скоро. Примерно в сентябре. Исход угадать трудно. Обе стороны готовят последние удары. Надежды не теряю. Думаю все же, что скорее выгорит.

Последние дни и перебирался с дачи, и сразу перевозился на новую квартиру. Она — приятная и больше той. Впрочем, и дороже. Надеюсь на звезду.

Литка утром и вечером торчит в театре. Обычная Незлобинская система: ничего наперед неизвестно, заходи и жди, пока определится программа дня. Из постановок пока определились: мольеровский «Мещанин», пьеса Ашешова (о!) «В золотом доме» и пьеса какого-то Черешнева из быта педагогов. Еще возобновят «Орленка», «Красный кабачок» Беляева и, говорят, поставят его «Псишу» (из Павловских времен) [653]. Рощина заменена южно-русской «примадонной» Юреневой, каковой еще нет [654].

Завтра будем ночевать в новой квартире. Пока же привитаем <���так!> в разных родственных и дружественным местах.

Литка шлет обоим нежный привет. Я Тебя обнимаю, Анастасии же Николаевне целую ручки. Как Ваши театральные планы?

Твой

Дорогой Федор Кузьмич!

Предъявитель сего письма, секретарь Совета Общества Деятелей печати Лев Исаевич Гальберштадт [655]уполномочен Обществом к записи на граммофонных пластинках в пользу Общества живой речи известных и примечательных современников [656].

Очень прошу Тебя, не откажи ему в согласии «наговорить» в граммофонную трубу твои стихи, ибо весьма подобает Твоему голосу быть увековеченным.

Сделав просимое, окажешь Обществу, членом Совета которого я состою, честь, мне же большое удовольствие.

Обнимаю Тебя дружески.

Твой всегда

Письмо на почтовой бумаге Общества деятелей периодической печати и литературы. Адрес: Москва, Б. Дмитровка, д. Востряковых.

Адрес неизвестен<,> спишемся<.> Петербургским грамофоном все устрою<.> Гриф

Телеграмма. Датируется по неразборчиво написанной помете телеграфиста.

Дорогой Федор Кузьмич!

Боюсь, не опоздало бы мое письмо. Я кручусь, как белка в колесе, с моими железнодорожными делами, — чуть что не ночую в вагоне. Лида вот уже дней 12 в Петербурге, играет Зидзелиль в «Шлюке и Яу», поет нежные песенки с арфой [657]. Думаю, на днях вернется. Я же завтра опять в Петербург на целую неделю. Очень радуюсь, что «Заложники» пройдут в Александрин<���к>у [658]. Черкни, когда думаешь в Россию [659]. Целую Тебя дружески, Анастасии Николаевне ручки целую не без нежности.

Открытка Общины Св. Евгении: К. Сомов. Весна. Отправлена по адресу: Монте Карло. Mr Théodore Teternicoff (Sologoub). Hôtel Orient. Monte Carlo. Monaco.

Дорогой Федор Кузьмич!

Со времени Твоей осенней открытки из Монте-Карло, на которую я туда же Тебе ответил, нет от Тебя никаких вестей.

Слух идет, что Ты вернулся, и вот пишу, ибо очень по Тебе соскучился. Бывал я в Петербурге осенью — как раз когда был Ты в отъезде. Был дважды в конце ноября, начале декабря, но оба раза от утра до вечера, и эти немногие утопали в безотрывных делах. Все — с железной дорогой. Боремся с Московско-Казанским Обществом [660]изо всех сил. То сей, то оный на бок гнется [661]. Сейчас дело грозит пойти в оттяжку, но все же есть много шансов, что Твой Гриф кончит-таки тем, что станет железнодорожным директором, однако ж не переставая, конечно, быть Грифом и даже, надеюсь, более деятельным Грифом.

А то малоденежье (сия неприятная, но — увы — не покидающая меня болезнь) не дает толком развернуть Грифа, как то подобало бы его величественной природе. В начале января выпущу первую за этот сезон книгу: «Зарево зорь» Бальмонта [662].

Лида играет в этом году роли хорошие, но немногие: очень уж огромное количество народу держит Незлобин. Осенью возили ее со «Шлюком и Яу» в Петербург, играла она прекрасную принцессу Зизелиль и пела под арфу меланхолическую песню [663].

Я всю эту осень очень много работал с железнодорожными делами — времени они берут уйму. Так до Рождества было. Вот только дня три как отдыхаю, наступило затишье.