Николай Богомолов - Разыскания в области русской литературы XX века. От fin de siecle до Вознесенского. Том 1. Время символизма

Такой сборник с подзаголовком «Художественное периодическое издание» вышел, помеченный Нижним Новгородом. В нем, помимо названных, печатались С. Спасский и А. Решетов (заслужившие похвалы в «Жизни» от К. Большакова), С. Третьяков, Б. Лавренев, А. Митрофанов, Н. Павлович и некоторые другие, менее известные, а то и вовсе безвестные авторы [1008]. Отметим, что круг этот был относительно устойчив: еще в январе 1916 г. И. Н. Розанов описал в дневнике вечер у литератора В. В. Васильева, на котором присутствовали сразу 6 авторов «Без муз» [1009]. Во второй половине существования «Жизни» постепенно стало нарастать присутствие этих авторов: в № 21 появляется стихотворение Большакова, в № 26 — Боброва, в № 40 — заметка Ивнева и, наконец, в № 57 состоялся дебют Шершеневича. Впрочем, газета вовсе не стремилась отказаться от участия «старых мастеров»: в последних 10 номерах печатались Федор Сологуб, Андрей Белый, С. Ауслендер, А. Блок, О. Мандельштам. Так что линия корректировалась, но не менялась.

Понятно, что всех проблем, возникающих в связи с существованием литературного отдела газеты, мы рассмотреть не в состоянии. Остановимся лишь на трех эпизодах, имеющих отношение не только к данной газете, но и к литературной и окололитературной полемике 1918 года.

В не раз названной работе Е. А. Тахо-Годи довольно подробно говорится о сотрудничестве И. Г. Эренбурга с «Жизнью» и последующем его отходе. Однако, как кажется, дело обстояло несколько иначе, чем то представлено исследовательницей. Она совершенно справедливо пишет о его статье «Две правды», помещенной во втором номере и посвященной анализу книги, выпущенной издательством «Задруга» и соединившей «Письма прапорщика-артиллериста» Ф. Степуна и газетные статьи «Из действующей армии» Б. Савинкова. Однако через два дня, 27 июля газета «Родина» помещает его «Письмо в редакцию»: «Не откажите дать место следующему заявлению: Ввиду обнаружившейся неприемлемости для меня политической позиции газеты „Жизнь“, я больше сотрудником ее не состою» [1010]. Судя по всему, суть этой неприемлемости состояла в нежелании принимать примиренчество по отношению к советской власти и большевикам. Никакой реакции «Жизни» на это не было, пока 5 июня Эренбург не опубликовал в газете «Возрождение» резкую статью «Стилистическая ошибка». И тогда С. Ауслендер повторил уже однажды сделанный им ход.

Напомним, что в 1915 г. поэт, прозаик и литературный критик Б. А. Садовской напечатал книгу статей «Озимь», где неожиданно резко напал на Валерия Брюсова и поэтов, которых считал его учениками, среди них на Н. Гумилева. И тогда Ауслендер ответил ему статьей, которую нельзя назвать иначе как отповедью [1011]. Особенно обратило на себя внимание многих, что автор вступился за честь Н. С. Гумилева, в тот момент бывшего в действующей армии.

В статье «Стилистическая ошибка» Эренбург очень близко подошел к Садовскому:

Даже мудрый умом и сердцем Вячеслав Иванов соблазнен и молитвенно возглашает о кресте на св. Софии <���…>. А более земной Валерий Брюсов à la Ллойд Джордж, уничтожает германских варваров в союзе с, конечно, «гордым» британцем и с, конечно, «свободным» французом. <���…> В бой ходят «лихо», взводы «радостные», а вся война, по неподражаемому определению парнасца Гумилева, «воистину святое, светлое и величавое дело». Быть может, какой-нибудь обросший и одичавший прапорщик, читая эти стихи в землянке, негодовал и болел душой [1012].

И, в свою очередь, Ауслендер отвечал ему очень похоже на то, как делал это в 1915 году:

Он собрал все пошлые упреки, посылаемые уличными листками современной литературе, уснастил собственными крепкими выражениями и самодовольно улыбнулся. От современной поэзии русской никого не осталось. В. Брюсов, В. Иванов, А. Белый, А. Блок, Ф. Сологуб, М. Кузмин и многие другие оказались грешными в полнейшей безыдейности, в неумении достойно воспеть [1013]войну и революцию, в стремлении разрешать пустые стилистические задачи.

Все это не ново, но как истый демагог Эренбург умеет все это разукрасить: то доносец, то развязное хихиканье, то эстетическое возмущение.

Доносит Эренбург и направо, и налево: на Блока и Белого тычет пальцем за их большевизм, про Городецкого вспоминает, что тот написал «Сретенье царя», Сологуба, Брюсова, В. Иванова высмеивает за их патриотический жар в начале войны, делает донос, и анонимный, на одного молодого поэта, пристроившегося к комиссариате (имени не названо, а для многих понятно — в доносе всегда есть доля подловатой трусости). Гумилева Эренбург думает сравнить <���с> каким-то прапорщиком, сидевшим в окопах и стихи «парнасца» Гумилева о войне не одобрившим.

Какой пошлый, демагогический прием критики! Но если для поэта даже является обязательным мнение и вкус всякого прапорщика, то ведь «парнасец Гумилев» с первого дня войны добровольцем-солдатом пережил все, что несла война, и этим приобрел право быть свободным в своих восприятиях от вкуса хотя бы всех прапорщиков. <���…>

— Любитель банщиков и шабли во льду Кузмин стал интернационалистом, — хихикает гаденько Эренбург.

Кузмин — поэт для одних любимый, для других — нелюбимый, но поэт; для Эренбурга авторитетно только мнение о Кузмине «Журнала Журналов» [1014].

Характерно, что многие аргументы Ауслендер повторяет почти буквально. «Все пошлые упреки» — ср. «Садовской повторил все пошлые, давно затрепанные обвинения»; «…Садовской переходит в лагерь врагов, в лагерь Буренина, Бурнакина и других» — ср. «…близкое соседство с мечтающим о карьере Буренина и Бурнакина Ильей Эренбургом»; «…„парнасец Гумилев“ с первого дня войны добровольцем-солдатом пережил все, что несла война» — ср.: «Николай Степанович Гумилев в качестве добровольца нижнего чина в рядах российской армии борется с этим злом…».

Через неделю, 18 июня в № 44, Ауслендер печатает письмо в редакцию под названием «Моим возражателям», где полемизирует уже не прямо с Эренбургом, а с его защитниками из газет «Возрождение» и «Новости дня», и на этом эпизод можно было бы считать законченным, если не обратить внимание на примечательный факт: за несколько дней до появления «Литературной демагогии» большой обзор современной поэзии в «Жизни» напечатал К. А. Большаков, и там он писал:

Я пропустил еще одну <���книгу>, пропустил почти намеренно, но не сказать об ней нельзя. Это не совсем стихи, это даже совсем не стихи, это « МОЛИТВА О РОССИИ» И. Эренбурга. Но это самое сильное и самое острое, что было написано в прошлом октябре. В рваной массе строчек аритмичной прозы с перебивающими полузвучными ассонансами вдруг бросится метафора, почти сомнительная в намеренной косноязычности, есть чудесная искренность молитвы, чувство меры [1015].