Кит Эмерсон - Картины эксгибициониста [ЛП]

— Не дождетесь! — заявил я.

Вскоре вокруг собралась аудитория, привлеченная моим отчаявшимся видом и выпяченной в обиде губой. «Ооо, посмотрите на этого ребёнка! Ты потерялся? Где твои папа и мама?»

К этому времени родители уже почти скрылись из вида, будто бы подтверждая мои неоправданные подозрения, что они меня не любят. Я уже представлял, как они празднуют избавление от меня где–нибудь в отеле или другом месте. Я уставился на бетон бульвара, на котором сидел, оценивая свои перспективы, которые казались неутешительными. Вдруг чья–то сильная рука подняла меня с земли, а другая отшлепала по попе, и меня решительно потащили домой, где сразу отправили спать. Смешно, но я вдруг понял, что наверно родители меня любят. Лечь спать засветло было действительно строгим наказанием. Я начал понимать расстояние между неповиновением и властью.

Позднее я решил приложить свои маленькие ручки к мелким домашним обязанностям, чтобы помочь родителям. Они об этом не подозревали, пока однажды не обнаружили моё творчество. Это открыло мне глаза на то, что взрослые — перфекционисты. Казалось, им ни чем нельзя угодить. Они не оценили моих услуг, когда отцовской бритвой я «усовершенствовал» помазок из барсучьего волоса, обрезав его до «правильного» состояния. Ну, я видел, как отец использовал этот удивительно острый инструмент близко к горлу, часто с кровавым результатом. Мой способ был более безопасным, искусным, но… неоцененным. Такой же недооцененной, хотя далеко не такой искусной и безопасной, оказалась попытка почистить камин. Я часто наблюдал, как мама делает это, в то время как папа продолжал музицировать, сжимая астматический инструмент на груди. Он что, его и в постели носил? Каким–то образом мне удалось не обжечься, пока я нёс тлеющие угольки в руке к ближайшему безопасному месту — отцовскому креслу.

Летом я обычно играл на уэртингском каменистом пляже, таская за собой ведро и лопату в тщетной попытке защитить английский берег от вторгающихся волн и воображаемой армии. И тут внезапно выскочил отец и бросился в надвигающуюся волну. В атлетическом прыжке он нырнул с головой в воду и поплыл в сторону моря. Мама сидела и спокойно вязала. Я не мог понять. Неужели отец опять от нас уходит? Если так, почему мама такая невозмутимая? Я подбежал к кромке воды, крича и плача, пока мама не просигнализировала отцу плыть обратно.

— Ты его напугал, — сказала она, нежно шлепая отца, пока тот вытирался полотенцем.

Бетон. Шум. Много людей. Некоторые одного роста и возраста со мной. Кто–то намного старше и/или выше. Вокруг суета, каждый инстинктивно ищет путь в нужном направлении. Я никогда не играл с другими детьми, не говоря о том, чтобы ассоциировать себя с ними. На самом деле, я даже не подозревал, что существую и другие дети.

Я плохо помню первый школьный день (в 4 года), но второй запомнился отлично. Я уже был там один раз, но понял, что не хочу снова туда возвращаться. Никогда!

— Сперва отрежьте мои руки от перил!

Мама и директор школы тщетно попытались заманить меня внутрь.

— Нет, там слишком шумно!

Горы конфет и даже личный счёт в швейцарском банке не могли меня заставить зайти туда.

Но у меня не было ни единого шанса. Я был слишком мал, а они слишком велики. Меня завели в шумное большое здание, и я сразу напустил в штаны, потому что все знали, куда следует идти в таком случае, а я был слишком напуган, чтобы спросить.

На третий день я пытался пошутить. «Если не можешь победить, присоединись».

В классе стояли большие доски, на которых лежал мел. Большинство учеников начали выполнять задание по письму, выводя какую–то наивную чепуху.

Меня смутило существо, в котором я вскоре признал женщину. Хотя сейчас я вряд ли отличаюсь от нее. Наполнившись решимостью привлечь её внимание, я запихнул половину куска мела в нос. УРА! Этого должно хватить, чтобы отвлечь её от рисования шедевра, и мы сможем насладиться вдвоем моим счётом в швейцарском банке. Девочку, сидящую рядом, похоже, впечатлила моя способность засовывать большие куски в узкую расщелину. Но, перед тем как выйти на поклон, возникла небольшая проблема, потому что сей предмет, казалось, прочно поселился в носовой пазухе. Учительница в панике потащила меня в кабинет директора, где в течение получаса обе пытались вытащить проблемный объект из маленькой ноздри своими толстыми пальцами. После того, как они заметили, что у меня скосило глаза, и я дышу только одной ноздрей, здравый смысл подсказал им давить через свободную ноздрю. Они попросили меня вдохнуть ртом побольше воздуха и выдувать его через нос, закрыв рот. Непростое задание, хоть я и старался изо всех сил. Раздался звук, будто вылетела пробка из бутылки Moët et Chandon, и мел пулей срикошетил по книгам и папкам. Мне было нехорошо, но дышалось легче.

Четвертый день увенчался дракой с каким–то мальчишкой. Когда я рассказал об этом отцу, он наконец стянул с себя свистящий инструмент, чтобы научить меня боксировать. Результатом стал раскровавленный нос невинного одноклассника, так как весь пятый день прошел в тренировке. Шестой и седьмой дни родители отдыхали, им это было нужно.

Воспоминания о дедушке с маминой стороны, как я его называл «деда Дики», у меня остались такие: когда дедушка и бабушка (с которой у меня день рождения был в один день, и которую я очень любил) приехали из Лондона, дед сразу сграбастал меня в охапку и потащил на пирс, где стоял ряд торговых автоматов, сунул кучу монет и стакан лимонада, а сам улизнул в бар. Естественно, я просадил все деньги ещё до того, как дед напился пива. Пришлось сидеть на ступеньках паба, посасывая остатки теплого лимонада и слушая шум пьяного разговора, доносящегося изнутри. Когда дед наконец вышел, его красный нос стал совсем сизым. Настроение у дедушки Дики было лучше некуда, и он позволил мне прокатиться на всех аттракционах ярмарки. Пьянство деда было для меня сплошным развлечением, но адом для мамы, двух её сестер и брата, когда они были детьми, как и в детстве отца. В общем, они верили, что пьянство обязательно приведет в Ад, поэтому я воспитывался в атмосфере строгой умеренности.

Терпение не было моей добродетелью, особенно когда рядом заваливался спать деда Дики, сильно храпя или, как он это называл, «загоняя коров в сарай». Тетя Джойс нашла средство: «Заткни прищепкой его нос!» Так, вооружившись средством из маминого арсенала, я попытался поспать перед тем, как начнутся позывные «Ужасного рога». Проснувшись в четыре утра, я нервно выбрал прищепку в тусклом свете уличной лампы и поводил ею над свистящим носом. Черт! Слишком мала, надо взять побольше… есть! Внимание, ОТПУСКАЮ!

— Ааа, че за ХУЙНЯ?

Дед вскочил как пружина, прищепка со свистом улетела в темноту, а я трясся под одеялом, пока дедуля снова не захрапел, толком даже и не проснувшись. Ему не надо было соревноваться с пернатым хором по утрам, так как птицы улетели на зимовку намного раньше обычного. Не в силах заснуть, я вытащил несколько пушинок из подушки и стал развлекать себя тем, что наблюдал, как храп дедули удерживал пух в воздухе. Так я скоротал время до самого завтрака. На кухне меня встретило море лиц, застывших в ожидании.