Кит Эмерсон - Картины эксгибициониста [ЛП]

— Ну, — раздался хор родственников. — Ты это сделал?

Следующие 15 минут они надрывали животы от смеха, слушая мой печальный рассказ о провалившейся попытке напялить прищепку на нос деда.

— Ты все–таки это сделал! — сказали они сквозь слёзы.

Да, у меня почти получилось.

Я до сих пор с гордостью ношу память о дедушке — уолтемские карманные часы, на которых он учил меня правильно указывать время. Ещё я перенял от него любовь к духовым оркестрам.

Воспоминания о Второй мировой войне, хотя она и закончилась, все ещё были свежи в памяти отца, особенно когда речь заходила о механизмах и развитии воздухоплавания. Парни из неба спасали жизнь, таким как он. Если над нами пролетал самолёт, он мог безошибочно назвать какой именно. Он таскал меня на аэрошоу — Фарнборо, Хиггин Хилл, в царство Харрикейнов и победоносных Спитфайров. Там было невыносимо громко, у меня обычно болела голова к концу шоу, и рвало по дороге домой.

На школьной площадке дети обычно маршировали и пели гимны Уильяма Уорд–Хиггса, меняя слова так, что любой «красавчик Пресли» мог их написать:

Стихи Уорд–Хиггса были возвышенными, более благозвучными для ушей местной аристократии: « Расскажите о том, что мы лучше умрем за Суссекс, что у моря ». Если рядом не было учителя, мы могли зайти ещё дальше: « Расскажите им всем, что здесь воняет как в Аду, на суссекском брегу ».

Дело в том, что водоросли у побережья консервативного Уэртинга издают едкий запах, особенно летом. И только мухи готовы ринуться туда, куда и ангелы боятся ступить. Пожилые люди (кто ещё не присоединился к ангелам, но готов оказаться в вестибюле Господа) думали, что аромат размножающихся насекомых среди гниющего планктона, оказывает целебное действие на их застарелые болячки. Местные жители не были счастливы от того, что их прибрежный городок часто награждался уничижительным званием, например, «Божья приемная» или Costa Geriatrica (Брегус Старческус). Не нужно много времени понять, что престарелые люди приезжают сюда, чтобы найти своё последние прибежище, но, прибыв, быстро об этом забывают. Несомненно, в городе были созданы все условия, дабы позаботиться о пожилых людях. Санатории занимали большую часть территории Уэртинга.

Мой отец по натуре был отнюдь не бунтарем. Обычно он был сдержанным, хотя иногда ему выплеснуть эмоции. Иногда он все же выходил из себя, неожиданно для себя самого, меня и других. Он не приветствовал конфронтацию, но если его втягивали в спор, он принимал его за хорошую партию настольного тенниса. Где–то в районе Митчем Южного Лондона во время войны моя мама влюбилась в его голубые как небо глаза, волнистые волосы и особенно ей понравился его мягкий характер. Он обучал бальным танцам… от вальса до танго. Он играл на фортепиано и аккордеоне — тому, что моя мама не делала из соображений безопасности. Они были прямой противоположностью. Брат матери, Тед, считал, что они идеальная пара и познакомил их после того, как услышал как отец играет на фортепиано. Пусть лучше мама сама расскажет:

«Это было в 1942 году. Война продолжалась уже 3 года. Мой юный брат Тед, большой любитель танцев, подружился с молодыми музыкантами. Они решили создать танцевальный коллектив, поскольку в то время танцы в местных парках расценивались как летний отпуск. Люди не могли уезжать на отдых из опасения, что их дом подвергнется бомбардировке немцами. Так случилось, что мое первое знакомство привело к свадьбе… конечно, я тогда этого не знала».

Когда мне было семь лет, огромные поля сельскохозяйственных угодий Суссекса решением муниципального совета превратились в район жилой застройки. Это было в 4 милях к западу от Уэртинга. Родители были среди счастливчиков, получивших ордер на жилье, и мы покинули маленькую квартирку почти у крыши дома и въехали на улицу Мелвилл Вэй. С нами перекочевал и монстроподобный представитель семейства мебели. Отец вновь удивил меня тем, как он уселся за него поиграть — он был слишком тяжел, чтобы его можно было надеть на грудь, и слишком велик для меня, чтобы я мог одновременно добраться до клавишей и педалей. Поэтому отец приделал деревянные бруски для «газа» и «сцепления» после того, как я дотянулся до клавиатуры и стал одним пальцем наигрывать простенькие мелодии. Впоследствии мы играли дуэтом, пока в один прекрасный день мне не сообщили, что следует учиться играть на фортепиано правильно. Меня это несколько расстроило, так как я думал, что играю правильно. Оказывается, недостаточно правильно. Нужно было всего–то использовать больше, чем один палец. Все, если говорить точнее, даже те, что на другой руке.

Так, в 10 часов утра субботнего дня мисс Маршалл позвонила в дверь квартиры номер 56. Мисс Маршалл, милая пожилая леди с пухлыми ручками, выглядевшими как пара раздутых резиновых перчаток, ввела меня в мир скрипичного и басового ключа. Второй было легче запомнить, потому что первые буквы формирующих его нот составляли слово [4] Ноты басового ключа фа (F), ля (A), до (C) и ми (E), получается F–A–C–E, т. е. лицо. , а первый можно было расшифровать как «Каждый хороший мальчик заслуживает награды» [5] Ми (E), соль (G), си (B), ре (D), фа (F) — Every Good Boy Deserves Favours. . Я решил стать хорошим мальчиком, но в награду получил больше ни одного урока. Это расстраивало родителей. Небольшой зарплаты, что отец получал, работая телефонным инженером, а мама — заведующей детской столовой, едва хватало, чтобы прокормить нас, но не на оплату моих тягостных занятий на клавишах. Кроме того, был ли смысл? Я ненавидел быть на виду, терпеть не мог любые публичные выступления, поэтому уроки привели бы только к ненужному вниманию ко мне.

Презрение к свету рампы стало очевидным, когда меня выбрали на роль одного из трёх пастырей в школьной рождественской постановке. Я хотел быть одним из трёх Царей, но мой вид посчитали недостаточно величественным. Энн Стюарт, восьмилетняя девочка, с которой я часто играл в больничку, по иронии судьбы получила роль девы Марии. Не понаслышке знакомая со школьными рождественскими спектаклями, мама проделала огромную работу с тонной материи и кучей старой мешковины, чтобы я смотрелся подобающим образом, когда выйду на сцену. Я выглядел как взрыв в прачечной.

— Мы должны следовать за той… той… а?

— ЗВЕЗДОЙ! — прокричал суфлер.

Иногда мне разрешалось вместе с родителями посещать общественные мероприятия, организованные местным отделением GPO (General Post Office — почтовая компания Соединенного Королевства, позднее превратившаяся в British Telecom, где мой отец работал главным инженером). Эти мероприятия были подлинными алмазами в обстановке веселья и радости. Большие танцевальные оркестры гремели на весь зал, большие люди кружились в едином порыве по танцполу. Иногда отец, желая продемонстрировать свои таланты, приглашал на танец другую женщину, предварительно спросив разрешения у матери. Мама, под моим бдительным оком, милостиво давала согласие. Я всё пытался понять, как один из музыкантов играл, хотя то, чем он занимался, больше походило на шпагоглотание. Позднее я узнал, что это был тромбонист.