Робин ван ден Аккер - Метамодернизм. Историчность, Аффект и Глубина после постмодернизма

Вполне естественно, что, если культурный материализм желает превратиться в реальное движение, а не остаться всего лишь идеей, ему в обязательном порядке надо выходить за рамки вежливости и доброй воли некоей условленной, заранее субъективной позиции. Как не раз утверждал Мануэль де Ланда, если гилеморфизм всегда зависит от разума, то материальные сущности не зависят от него (De Landa, 1997, 39). Медлительность и непредсказуемость исторических, эволюционных, эмбриологических и физико-химических процессов могут породить только то, что никак не зависит от разума. Поэтому нам следует не только основываться на практике, но и стать объектно-ориентированными. То, что Грэм Харман недавно назвал «инструментом-бытием» (Harman, 2005, 135), представляет собой поразительное озарение ремесленника, которое заключается в удивительном опыте познания того, что его материалы и инструменты выходят за рамки собственной реальности и обретают жизнеспособность, выходящую далеко за рамки субъектно-объектной корреляции. Когда предмет имеется у нас в режиме «подручности» (или, по выражению Хайдеггера, zuhanden ), в отличие от режима «наличности» (vorhanden) , мы можем пользоваться им, просто объединившись с присущей ему независимой предрасположенностью. И если они главным образом растворяются в общей массе оборудования в тот момент, когда какой-то из них ломается, мы тут же с лихвой ощущаем его присутствие. Именно по этой причине поборники объектно-ориентированной онтологии считают объект-ориентированность связью не теоретической или практической, но эстетической, при этом Харман и Стивен Шавиро подходят к ее присутствию с точки зрения прекрасного, в то время как Тимоти Мортон – с точки зрения возвышенного. Как бы там ни было, эстетика представляет собой восприятие или ощущение объекта, благодаря «абсолютной искренности его существования» (Harman, 2005).

По всей видимости, необходимость в отказе от традиционной теоретически-практической схемы также возникает там, где имеет место современный разрыв с алхимией и металлургией. При этом появляется возможность прорыва не только эстетического, но и технического. Алхимики верили в жизненную – хотя мы могли бы назвать ее романтичной – связь между людьми и их миром, ныне совершенно недоступную для современных наук и технологий. Сегодня значительно больше, чем в прошлом, гилеморфное разделение труда подразумевает разграничение действий и некое отчуждение, что можно увидеть на примере страха перед тем, что роботы присвоят себе работу. Как утверждал Симондон, власть одних людей над другими происходит от более фундаментальной власти человека над природой, но не наоборот. Но тогда, вместо того чтобы возвращаться к магическому единству в том или ином виде, человек может прийти к созданию новой модели трансдуктивных отношений людей к предметам – и, таким образом, трансдуктивных отношений людей между собой – исключительно через современные технологии. Чтобы труд вновь стал коллективной деятельностью, ему надо занять определенную позицию в «рабочей сети», связывающей человеческие и иные факторы: «Нам надо придумать социально-экономическую модель, при которой пользователь технического приспособления выступал бы не только в роли его владельца, но также того, кто выбирает его и содержит в исправности» (Simondon, 2012, 341). Иными словами, ответственность и забота должны базироваться не на магической, а на технической общности.

Это в первую очередь означает, что нынешнее очарование любой ручной работой не стоит путать с ностальгией по очевидности и прозрачности изготовленного вручную продукта с уважительным отношением к процессу его производства. В конце концов, Маркс уже указывал, что конечный продукт не может ни выразить процесс производства, ни поглотить его и содержать в себе. Представление всегда запаздывает, потому что продукт производства сам по себе уже является планом представления. Таким образом, по утверждению Эдженхофера (Egenhofer, 2010, 7–8, 198–99), современная производственная эстетика не подразумевает предпочтительного отношения к ручной работе или же к уникальности того или иного продукта в эпоху серийного производства. Скорее она начинается с раскола между представлением и становлением, потому что ей приходится иметь дело со становлением в реальности и с присущими этой реальности средствами представления и производства. Понятие вибрации материи, вероятно, является высшим кодом этого диспаритета, тогда как ремесленничество метамодернизма выражает нетерпеливое отношение к параличу (в качестве примера можно привести скепсис в плане климата), обусловленному нашей неспособностью увидеть пришествие глобализированного мирового капитализма после экономического, экологического и геополитического кризиса 2000-х годов.

Другой урок, который следует извлечь в данном случае, заключается в том, что ремесленник не может развить интуицию по своей воле, а ее эффективность зависит от сопротивляемости и двойственности, с которыми она входит в контакт. Сеннетт (Sennett, 2009) говорит нам, что ремесленник постоянно втянут в жесткую борьбу с реальностью, ему приходится принимать решения за доли секунды, причем не за измерениями или разговором, а черпая знания и опыт из случайных факторов и жестких рамок. Именно по этой причине маньеристы больше всего ценили виртуозность ( virtuosita ) и скорость исполнения ( prestezza ). Эту любовь к скорости следует постигать в связке со стремлением к трудностям ( difёcolta ), тоже присущим маньеристам, которое сводится к интенсивному исследованию пограничной зоны между сырым материалом и чистой формой. Мы должны освободиться от классического конфликта между необходимостью и свободой. Для Палисси жизнь представляет собой стремительное, элегантное движение, но также и медленный процесс брожения, характерный для болота. Аналогичным образом в культуре быстрых перемен медленное движение еще не означает недостатка скорости. В этой ситуации торможение скорее следует считать специфической конфигурацией скорости, чем-то вроде а-синхронизации настоящего и, таким образом, претензией на время со стороны рациональной гомогенизации. Скорость существует в непосредственной связке с расплывчатостью и непредвиденностью материального потока, поэтому без влияния непохожести и неопределенности, замедляющих вопрос удачи или провала, о власти навыка не может быть и речи.

Следовательно, между двумя этими несократимыми моментами эстетики, возвышенным и прекрасным, или же между ощущением вторжения и чувством симпатии, наблюдаются колебания. Только в том случае, когда наши отношения с миром на фоне диспаритета материалов приобретают характер проблемы, ожидающей своего решения, мы можем извлечь пользу из их возможностей и дружелюбного сопротивления, приложив лишь минимум усилий. И наоборот, мы не можем вступить в непосредственные отношения с бесконечным и вынуждены подлаживаться под жизненно важные процессы через конечную композицию. Это предполагали уже эстетика Рёскина и неидеологическая критика капитализма. Не исключено, что эта потребность в пропорциональности, помимо прочего, также подразумевает, что нам необходимо отказаться от концепции дизайна, если мы хотим понять, что же такого революционного содержит в себе ремесленничество. Если замысел дизайна касается решения проблем и оперативности, то ремесленничество больше связано с проблемой поиска и неоперативности (в качестве примера можно привести саморазрушающийся DRM-стул, 2013). Таким образом, ремесленник выражает нечто, что лежит за пределами добрых намерений, оптимизма дизайна и постмодернистского очарования с техническим возвышенным. Например, если подтверждение Ремом Колхасом бесконечного является циничной экспансией языка научных кругов, то ремесленники знают, что наступает момент, когда ты больше не можешь ничего сделать лучше, как ни старайся, как ни совершенствуй, даже если прекрасное приобретает бульшее значение, чем возвышенное. Нужно не только учиться делать то или другое, но и понимать, почему ты это делаешь и с кем. Единого ответа на вопросы такого рода нет, есть лишь свободные процессы, в которых мы становимся машиной, одной из многих, или методом обеспечения материалу связности и последовательности, тоже одним из многих. Ремесленник является космическим ровно в той степени, в какой обитает в этом промежуточном, саморефлексивном пространстве.