Робин ван ден Аккер - Метамодернизм. Историчность, Аффект и Глубина после постмодернизма

Взаимосвязанность и позиционированная индивидуальность также подчеркиваются в главах, где повествование ведет Картью. В 9.03 система СМС-оповещений предупреждает, что крушение самолета наверняка является частью спланированной террористами атаки (Бегбедер, 2014; Beigbeder, 2004, 111–112):

На этот раз я сдался. Все эти непонятные вещи, которые я не хотел понимать, все эти зарубежные новости, о которых я предпочитал не думать, которые гнал из головы, как только кончался информационный выпуск, все эти чужие беды вдруг коснулись лично меня, все эти войны решили меня уничтожить, меня, а не кого-то другого, моих детей, а не чужих, все, чего я не знал, что было так далеко от меня географически, властно входило в мое бытие, становилось его важнейшим событием.

Ссылки на телевидение и зарубежные новости еще раз напоминают нам о гиперреальности постмодернистской культуры. В то же время аффективное осмысление Картера заключается в том, что его отношение к ним как к симуляциям либо кинематографическим образам лишает их смысла. Их релевантность, обретенная так неожиданно, объясняется конечно же крайне трагичным характером обстоятельств, в которых оказался Картью. Тем не менее в этом произведении Бегбедер нередко обращается к переднему плану глобальной взаимосвязанности и значимости человеческой жизни как в мире, так и в человеческой истории.

Невзирая на погоню за истинным опытом посредством собственного воображения, Бегбедер старательно избегает соглашаться или утверждать, будто рассказ Картью не подлинный. По сути, он признает, что «я могу дойти до самых глубин кошмара, все равно моя книга будет на 410 метров ниже реальности» (Бегбедер, 2014; Beigbeder, 2004, 124). Она будет отделена от реальности событий 11 сентября 2001 года, потому что эта реальность, в конечном счете, непознаваема. Таким образом, несмотря на тот факт, что «Windows on the World» репрезентируют объективное событие, имевшее место в реальном мире, две беллетризованные субъективные точки зрения и постмодернистские приемы, которые используются в произведении (ирония, понимание, саморефлексивность), преднамеренно демонстрируют его искусственный характер. По словам Бегбедера, «у меня всегда была эта проблема: мне не верили, что бы я ни делал, даже когда я говорил правду» (Бегбедер, 2014; Beigbeder, 2004, 89). По сути, нарративные стили Картью и беллетризованного Бегбедера по большей части неотличимы друг от друга, как и некоторые подробности их биографий – в частности, их статус разведенных мужчин среднего возраста, впоследствии вступивших в бурные отношения с девушками моложе их. Вместе с тем актуализация искусственности – не часть постмодернистского проекта симуляции или текстуальной западни, а инсценировка вымысла с тем, чтобы обратиться к реальности, какой бы невозможной она ни была. Отчетливее всего это видно где-то в середине романа, когда оба персонажа металиптично обращаются друг к другу. В 9.16 Бегбедер думает над тем, что сподвигло людей прыгать с башен, и приходит к выводу, что это рациональная реакция на осознание неизбежной смерти. А в 9.17 Картью замечает: «Что ты несешь, Бегбедер несчастный! Если от тридцати семи до пятидесяти человек бросились в пустоту с высоты Северной башни, то просто потому, что не могли иначе, их толкали удушье, боль, инстинкт самосохранения, просто это не могло быть хуже, чем находиться внутри удушающей жаровни» (Бегбедер, 2014; Beigbeder, 2004, 153). В 9.18 Бегбедер ему отвечает: «ОК, Картью, раз уж ты заговорил таким тоном, я лечу в Нью-Йорк» (Бегбедер, 2014; Beigbeder, 2004, 155). Отправляясь в Нью-Йорк, Бегбедер стремится приобрести значимый, жизненный опыт, связанный с данным историческим событием. Более того, если упомянутое выше металиптическое обращение, вынуждающее его отправиться в Нью-Йорк, представляется почти что мучительно постмодернистским, дилетантское использование этого приема Бегбедером носит преднамеренный характер. Разногласия между персонажами исключают любые оценки «Windows on the World» как аккуратного либо дидактического изложения фактов, вместо этого отдавая предпочтение ситуативной субъективности и феноменологической истине.

«Windows on the World» – роман по умолчанию мучительный и трогательный, поэтому читатели, вероятнее всего, очень эмоционально его примут. При этом Бегбедер избегает чрезмерного морализаторства. В 10.08, когда события постепенно подходят к концу, Бегбедер ставит читателей в известность (Бегбедер, 2014; Beigbeder, 2004, 276):

С этого места мы вторгаемся в то, о чем нельзя говорить, что нельзя рассказать. Приносим наши извинения за множество недомолвок. Я опустил невыносимые описания. Не из стыдливости и не из уважения к погибшим, потому что считаю, что описать их медленную агонию, их крестный путь – тоже знак уважения. Я опустил их, потому что считаю: заставить вас вообразить то, через что они прошли, еще более жестоко.

Прилагательное «невыносимые», наречие «жестоко», существительные «агония» и «крестный путь» действительно сообщают читателям безошибочную оценочную установку. Однако в последующих главах, где рассказчиком выступает Картью, Бегбедер на самом деле оставляет нарративные бреши и пробелы на странице, тем самым подразумевая, что когнитивные, образные усилия читателей являются жизненно важным инструментом для субъективной причастности к событию и его жертвам.

Брандт заявляет, что именно благодаря автофикшену ««Windows on the World» предлагают механизм, посредством которого субъективность понимается и переживается как физическое тело в определенный момент истории» (Brandt, 2015, 14). Более того, взаимодействие методов автофикшена и гиперреальности способствуют стимуляции ситуативной формы субъективности. Постмодернистские тропы в «Windows on the World» могут быть замкнуты на самих себя и даже себе попустительствовать, однако они постоянно подрываются либо используются в целях более глубокой герменевтической вовлеченности, эмоциональной связи, которая признает, что реальные жертвы терактов 11 сентября 2001 года, такие как Картью, умерли «за вас и вас и вас и вас и вас и вас и вас и вас» (Бегбедер, 2014; Beigbeder, 2004, 300). И в «Windows on the World», и в романе «I love Dick» фрагментированная, сконструированная форма постмодерна предлагается для того, чтобы продемонстрировать ее неадекватность – аккурат по причине ее неспособности объяснить жизненный опыт. В обоих произведениях формы искусственности – такие, как метатекстуальные или гиперреальные репрезентации, – используются совсем не для того, чтобы освободить субъекта из власти времени, места и индивидуальности. Напротив, беллетризованные аналоги Крис Краус и Фредерика Бегбедера стремятся найти для себя почву – путем в одном случае поездки в Нью-Йорк, в другом – явной беллетризации своего «я» через использование первого лица. Позиционируя материализованное «я» во внешнем социально-политическом мире, подобное обретение почвы несет в себе этическую силу – укрепляет вещественность тел, «я» в теле и во взаимосвязи с другими, а также повышает потенциал личностного аффективного опыта.