Роберт Дарнтон - Месмеризм и конец эпохи Просвещения во Франции

Сей величайший ученый ум восемнадцатого столетия отнюдь не ограничивался фривольными рассуждениями о таинственных природных Силах и Гениях: он также проявлял неподдельный интерес к фигуре оккультного доктора Бори («Я полагаю, он, как правило, одет в зеленое» 6 6 Из письма Ньютона Фрэнсису Астону от 18 мая 1669 года (цит. по: L. T. More. Isaac Newton: A Biography . New York, 1934. P. 51). ), вероятно, ставшего прообразом Месмера. В то же время Беркли – один из самых ранних и последовательных противников ньютоновской теории – отстаивал собственную концепцию жизненного флюида. Он полагал, что после дистилляции вечнозелеными деревьями этот флюид превращается в смольную воду, служащую панацеей от всех болезней и недугов. Что и говорить, в то время у читающей публики голова и впрямь могла пойти кругом от обилия флюидов, то и дело попадавшихся им на страницах многочисленных натурфилософских трактатов. То была эпоха «систем», экспериментов и эмпиризма. Тогдашние «ученые» (нередко также облеченные священным саном) увлеченно следовали за наукой по звеньям Великой Цепи Бытия, которая неизбежно приводила их из области физики в область метафизики и Высшего Существа. Не утруждая себя установлением взаимосвязи между приливами и законом всемирного тяготения, один из самых известных благочестивых представителей «каменного века» науки аббат Плюше обращался непосредственно к телеологической причине этого природного явления, заключавшейся, по его мнению, в желании Господа облегчить кораблям вход и выход из гаваней. Сам Ньютон в сферу своих научных интересов включал алхимию, Книгу Откровения и сочинения Якоба Бёме. Лишь немногие из читателей ньютоновских трактатов были достаточно подкованы в научном, как его принято называть ныне, методе познания, чтобы отделять содержавшиеся в них зерна теорий света и гравитации от плевел мистицизма. Большинство же считало гравитацию мистической силой, вероятно, имевшей отношение к электрической вселенской душе, а то и к «жизненному огню», который, как полагали Гарвей и Декарт, пылал в сердце каждого живого существа (а возникал вследствие трения крови о стенки артерий – добавляли более поздние теоретики). До тех пор пока Лавуазье не заложил основы современной химии, ученые, как правило, старались объяснить все жизненные процессы при помощи всего нескольких принципов, и стоило им вообразить, что ключ к разгадке тайн природы найден и отныне находится у них в руках, как их тут же начинали обуревать всякого рода фантастические измышления. Если стиль изложения, которым пользовался в своих трудах Бюффон, не уничтожил его репутацию как ученого, то Бернарден де Сен-Пьер, объяснявший дольную структуру дыни предусмотрительностью самой природы, предназначившей сей плод к коллективному (en famille) поеданию, со временем был перемещен в разряд литераторов, пусть даже современники воспринимали его в том числе и как ученого. Они усматривали факты там, где их потомки видели лишь домыслы.

На протяжении XVIII века пропасть между наукой и теологией продолжала неуклонно расширяться, однако это не привело к отделению науки от фантастики, ведь ученым того времени приходилось прибегать к услугам воображения, чтобы хоть как-то объяснить, а подчас даже попросту увидеть огромный массив новых данных об окружающем мире, который стал доступен им благодаря вскрытиям, изучению ископаемых останков, а также появлению в их распоряжении микроскопов, лейденских банок и телескопов. Научные наблюдения русалок и доносившихся изнутри скал голосов маленьких человечков, казалось, говорили о принципиальной невозможности постижения тайн природы одним лишь невооруженным глазом. Вместе с тем сообщения об исследованной под микроскопом ослиной сперме, в которой были обнаружены микроскопические копии ослов, свидетельствовали об отсутствии необходимости в уснащении органов восприятия сложной научно-исследовательской машинерией. Знаменитый рисунок Франсуа де Плантада, на котором тот изобразил миниатюрного человечка, которого якобы сумел разглядеть под микроскопом в человеческой сперме, стал предметом серьезных ученых споров в первой половине XVIII века. Конечно, это была всего лишь мистификация, но она вполне вписывалась в рамки преформационных теорий. Что же до ее нелепости, то в этом плане ей ничуть не уступала выдвинутая Шарлем Бонне концепция «вложения» (emboîtement), в соответствии с которой древний прародитель того или иного вида живых существ содержал в себе зародыши всех будущих поколений этого вида. Убедительные доказательства эпигенеза появились лишь в 1828 году, а до той поры репродуктивные процессы млекопитающих скрывались от пытливого взгляда исследователей в тумане причудливых теорий.

К концу XVIII века авторы одного юридического справочника позволили себе усомниться в правдивости показаний из дела о законорожденности. Мать ребенка утверждала, что забеременела от своего супруга, с которым не виделась без малого четыре года, когда тот явился ей во сне: «Предполагается, что означенное произошло с дамой из Эгемера летней ночью, что окно в ее комнату было распахнуто, одеяло смято, а кровать располагалась изголовьем к западу, вследствие чего юго-западный ветер, несший человеческие зародыши в виде органических молекул или летучих эмбрионов, оплодотворил ее» 7 7 Prost de Royer, Dictionnaire de jurisprudence et des arrest , 7 vols., Lyons, 1781–1788 (II, 74). Автор Dictionnaire… с энтузиазмом отстаивает месмерические идеи и представления (V, 226–227) . Однако далеко не все были готовы усомниться в чудодейственной силе материнского воображения: ведь чем еще объяснить рождение ребенка с головой в форме телячьей почки, если не гастрономическими вкусами женщины на сносях? Линней не только зарисовал производимое пыльцевым зерном семяизвержение, которое ему довелось наблюдать в микроскоп, но и объяснял многие закономерности жизненного цикла растений действием тонкого магнетического флюида, а также их вполне человеческой, на его взгляд, физиологией. И все же ему доводилось наблюдать у растений только состояние сна. А вот Эразм Дарвин заметил, что растения дышат, двигают мышцами, а также проявляют материнские чувства. В то же время другие ученые фиксировали рост скал, прорастание моллюсков и выделение землей в виде секреции гибридных видов животных. Мир виделся им совсем иначе, чем нам сегодня, и они стремились описать его, как только могли, при помощи унаследованного от предшественников набора анимистических, виталистических и механистических теорий. Следуя заветам Бюффона, они смотрели на мир «глазами разума» (l’ œil de l’ esprit), но то был «разум системы» (l’ esprit de système).

Среди множества систем описания мирового устройства ближайшими родственниками месмеризму приходятся виталистические теории, неуклонно множившиеся еще со времен Парацельса. И действительно, противники Месмера почти сразу же определили традицию, на которую тот опирался в своих воззрениях. Они отмечали, что его система отнюдь не нова и напрямую восходит к идеям Парацельса, Я. Б. ван Гельмонта, Роберта Фладда и Уильяма Максвелла, полагавших, что здоровье человека есть гармония его индивидуального микрокосма с небесным макрокосмом, и занимавшихся изучением флюидов и человеческого магнетизма в контексте всевозможных оккультных доктрин. Очевидно, теория Месмера также имела немало общего с космологическими взглядами целого ряда других вполне уважаемых авторов, чье воображение порождало те или иные флюиды, нарекало их «гравитацией», «светом», «огнем» или все тем же «электричеством», после чего выпускало разгуливать по просторам вселенной. Так, фон Гумбольдт полагал Луну источником магнетической силы, Гальвани экспериментировал с «животным электричеством» в Италии, тогда как во Франции Месмер сотнями лечил людей при помощи «животного магнетизма». Между тем аббат Нолле, аббат Бертолон и другие постигали чудодейственную силу вселенского электрического флюида. Кое-кто из ученых утверждал, что электрические разряды ускоряют рост растений, а электрические угри являются действенным средством от подагры. (Мальчика, страдавшего этим недугом, ежедневно погружали в ванну с крупным электрическим угрем. В результате пациент вновь обрел свободу движения, однако в записях об эксперименте ничего не говорится о воздействии данной процедуры на психику пациента.) Издания, в которых описания лечебных методов Месмера иллюстрировались подробнейшими свидетельствами об их применении, способны поведать о разработанной им системе куда больше, чем краткие и весьма туманные трактаты, выходившие из-под его пера. Если уж на то пошло, он был не теоретиком (с построением «системы» успешно справились его французские последователи), а исследователем – тем, кто отважился пуститься в плавание по неизведанным просторам флюида и привез из этого путешествия эликсир жизни. Кто-то подозревал Месмера в шарлатанстве, однако его лечебные агрегаты во многом походили на пресловутые лейденские банки и прочие устройства, чьими описаниями и чертежами пестрели страницы популярных работ по электричеству наподобие «Искусства экспериментов, или Любительских опытов в области физики» («L’ Art des expériences ou avis amateurs de la physique», 1770) Нолле. Так же как и Месмер, эти «любители» любили составлять из людей электроцепи и нередко полагали электричество магическим средством против хворей, а подчас – как в случае с доктором Джеймсом Грэмом и его «кроватью плодовитости» – даже приписывали ему способность дарить новую жизнь. Кроме того, союз шарлатанства с устоявшимися медицинскими канонами столь часто обличался на французской сцене, что лечебные техники Месмера любому поклоннику творчества Мольера должны были казаться куда менее опасными по сравнению с методами, к которым прибегали доктора и цирюльники-хирурги традиционной закалки, твердо верившие в непогрешимость теорий четырех гуморов и животных духов, а также изрядно поднаторевшие в использовании целого арсенала проверенных временем целебных средств (как то: слабительных, мочегонных, прижигающих, растворяющих, увлажняющих, волдыреобразующих) и процедур (в первую очередь, конечно же, деривативного, ревульсивного и сполиативного кровопускания) 8 8 Подробнее о полусредневековых представлениях врачей XVIII века, продолжавших оперировать понятиями вроде «мышьячного масла», а также выступавших против прививок и рекомендовавших пациентам предродовое кровопускание, см.: J. F. Fournel, Remontrances des maladies aux médecins de la faculté de Paris (Amsterdam, 1785); Observations très-importantes sur les effets du magnétism animal par M. de Bourzeis (Paris, 1783). Детальный анализ истоков месмеризма с точки зрения современника см.: M.‐A. Thouret, Recherches et doutes sur le magnétisme animal (Paris, 1784). .