Жорж Вигарелло - История тела Том 1 [От Ренессанса до эпохи Просвещения]

Под редакцией Алена Корбена, Жан Жака Куртина, Жоржа Вигарелло

Редактор Тома Жорж Вигарелло

Ален Корбен, Жан–Жак Куртин, Жорж Вигарелло

Когда история обращается к телу, предметом реконструкции становится самая суть материальной цивилизации, образ действий и чувствований, противостояние стихиям, то есть собственно человек, или, если пользоваться словами Люсьена Февра, «живой человек из плоти и крови» [1] Febvre L. Pour une histoire à part entière. Paris: SEVPEN, 1962. Pp. 544–545. . Эта осязаемая вселенная бурлит жизнью; среди основных ее параметров — вся совокупность впечатлений и действий, творение, требующее определенной пищи, холода, запахов, изменчивости, боли. Именно этот ближайший мир, мир чувствований и состояний позволяет воссоздать историю тела. Этот мир меняется вместе с материальными условиями, устройством жилищ, способами обмена и изготовления предметов, задавая различные модальности чувственного восприятия. Он меняется вместе с культурой, на что одним из первых указал Марсель Мосс, установив, до какой степени наше поведение, наши самые естественные, индивидуальные жесты и телодвижения — то, как мы ходим, играем, производим на свет детей, спим или едим, — зависят от общепринятых норм. В моссовском описании перед нами предстает «тотальный человек», многие ценности которого находят воплощение в конкретных телесных привычках [2] См.: Mauss M. Les techniques du corps // Mauss M. Sociologie et anthropologie. Paris: PUF, 1960. . Отсюда возможный размах исторической любознательности: от мира неспешного к стремительному, от живописного портрета к фотографическому, от индивидуального ухода к коллективной медицинской профилактике, от кухни к гастрономии, от нравственно окрашенной сексуальности к сексуальности психологизированной, — сколько временных динамик, столько и разнообразных видений мира и различных оценок тела. Как недавно напомнил Жак Ле Гофф, телесные свидетельства участвуют в «полноценном воскрешении прошлого» [3] Le Goff J., Truong N. Une histoire du corps au Moyen Âge. Paris: Liana Levi, 2003. P. 15. не потому, что они природны, но в силу своего культурного характера.

Но и такое представление о теле нуждается в усложнении; нам следует обрисовать роль репрезентаций, верований, воздействия сознания, — якобы «фиктивных» феноменов, которые обладают своей внутренней направленностью и, следуя за непосредственными событиями, меняют их силу и смысл. Так, в миниатюре братьев Лимбург в «Великолепном часослове герцога Беррийского» начала XV века тело является местом пересечения различных влияний, будь то знаки зодиака и расположение планет или вера в то, что телесные органы и кожа могут быть подвержены некоему магическому воздействию. Отсюда эта поразительная картография «Великолепного часослова»: он открывается изображением хрупкой человеческой фигуры, а части тела непосредственно отражают части неба — и абсолютную уверенность авторов в видимом воздействии удаленных сил. Последствия же таких вмешательств были вполне материальны, они влияли на представления о болезнях, образе жизни, темпераментах, а также вкусах, которые считались зависимыми от смутных тяготений: так, например, космические силы управляют желаниями, равновесием телесных жидкостей и плоти.

Совершенно иными предстают эти отношения с точки зрения классического механицизма XVII века, где функционирование тела было приравнено к работе механизмов, изобретенных в мастерских Европы Нового времени, — карманных и башенных часов, насосов, фонтанов, органов и пистонов. Тело утрачивает прежний магический ореол, теперь предпочтение отдается гидравлической физике, законам жидкостей и ударных волн, силе воздушных потоков, системе зубчатых или рычажных соединений. И эта сконструированная, ставшая «внутренней» модель тоже властвует над «настоящим» телом: на сей раз мы имеем дело с сочетанием законов очищения жидкостей с принципами обустройства каналов (и устройства канатов). Это не может не оказывать воздействия на представление о болезнях, уходе за собой, возможном влиянии среды. Иными словами, существование тела не ограничено его непосредственной оболочкой. Представление о нем включает в себя наиболее характерные референции, чьи «субъективные» логики варьируются в зависимости от эпохи и культуры разных сообществ.

Нельзя не учитывать и постоянного давления религиозных факторов: актуальную иерархию «благородных» и «срамных» частей тела, стыдливость, определяемую тем, что угодно Господу. Нельзя не учитывать настойчивое влияние поверий, возможные и многочисленные даже в Новое время кризисы представлений: распространение конвульсий, стигматов, объяснение уродств вмешательством зловредных сил или приговором неба [4] См., к примеру: Vidal D. L’accomplissement des corps: d’un jansénisme en mal et en miracle // Communication. 1993. No. 56 (“Le Gouvernement du corps”). .

Нужно помнить и о множестве логик, приводящих к тем или иным умозаключениям — например, к осмыслению «классического» тела через призму постоянного очищения телесных жидкостей, что, в свою очередь, влияет на практику, которая, как напоминает Леруа Ладюри, находится в прямой зависимости от социального престижа: «Брамин очищает себя снаружи, то есть поверхность кожи (с тщанием, пропорциональным месту в общей иерархии); напротив, лучшая часть французского общества 1700–х годов прежде всего была озабочена очищением внутренностей посредством рвоты, промывания кишечника и кровопусканий, то есть при помощи рвотных средств, клистира и ланцета». И «чем выше положение в обществе, тем больше кровопускания и клистиров» [5] Le Roy Ladurie E. Inrtoduction // Grimmer C. La Femme et le Bâtrad. Paris: Presses de la Renaissance, 1983. Pp. 12–13. . Так к сфере воображаемого добавляется вполне физическое воплощение идеи; центральная роль тела в коммуникационной системе не ограничивается техническими навыками.

Эти репрезентации, парадоксальность и глубину которых продемонстрировали социальные науки XX века, отличаются удивительной насыщенностью. Разве благодаря им не изменилось само представление о теле? Почти незаметный, но тем не менее решающий поворот связан с отречением от традиционно признаваемого верховенства сознания. Этот сдвиг во многом инициировали социологи и психологи, которые не соглашались со старой метафизикой, ее дуализмом тела и духа, и отказывались характеризовать индивидуума на основании только его сознательных поступков.