Жорж Вигарелло - История тела Том 1 [От Ренессанса до эпохи Просвещения]

Как бы то ни было, такая история остается «граничной точкой» между сферами социального и субъективного. И это хорошо, поскольку так становятся заметны спекуляция на внешнем, соблюдение благопристойности и надзор над всеми способами телесного выражения — иными словами, контролирование всего, что относится к телу. Это способствовало умножению тех моделей поведения, которые нацелены на сокрытие интимного; тех опытов, которые полагались невыразимыми; это способствовало и пристальному наблюдению за скрытыми чувствами и процессами сознания. Следует ли говорить, что западный субъект — также результат напряженной работы над телом?

Жорж Вигарелло

В скромных «советах, как жить долго» («Искусство жить долго») Луиджи Корнаро, благородного венецианца эпохи Ренессанса, придирчиво относившегося к вопросам еды и питья, названы светские меры предосторожности по уходу за собой образца 1558 года: умеренность в пище, очищение и выведение влаги, внимательное отношение к космическим «симпатиям» и климату. Оригинальность этого текста состоит в иронии по отношению к «старинным» практикам алхимиков и астрологов. Преобладает резко критический взгляд, осмеянию подвергаются оккультные опыты, в которых смешиваются драгоценные материалы, движение планет и уход за телом. Попытки остановить физический распад, принимая очищенные металлы, или, напротив, способствовать телесному разложению, прибегая к жидкому золоту или серебру, теперь отошли к области магии: «Никто никогда не видал, чтобы эти выдумки приводили к успеху» [10] Cornaro L. De la sobriété. Conseils pour vivre longtemps. Grenoble: Jérôme Million, 1984. P. 84. ; эти фальшивые чистые субстанции не оказывают ни малейшего эффекта. «Напитки долголетия», оцениваемые по стоимости содержащихся в них минералов или по редкости ингредиентов, утратили свою притягательность. Корнаро отказывается от средневековых систем координат, для него нет тайных соответствий между материями. Хрусталь, золото или жемчуг не придают ни прозрачности, ни чистоты: звезды не способны ни защитить, ни поддержать. В этом отношении советы венецианца проникнуты осознанным разочарованием. Корнаро — современник Амбруаза Паре, поносившего эликсиры, в которых вымачивается рог единорога, и снадобья, где «кипятятся экю» [11] Из «Речи о единороге» (1585) Амбруаза Паре (см.: Paré A. Des monstres, des prodiges, des voyages. Paris: La Club français du libraire, 1964. P. 167). .

Эта книга прежде всего посвящена появлению современного образа «модерного» тела, устройство которого больше не зависит от влияния планет, оккультных сил, амулетов или драгоценностей. Его механизмы «расколдованы» и подчинены новому представлению о физике, о законах причинно–следственных связей. Это не означает, что полностью уходят поверья, связанные с народной медициной, с деревенскими колдунами, с телами, подчиненными непостижимому. Еще очень далеко до исчезновения ориентации на священное. На протяжении долгого времени ходовое представление о теле будет местом скрещения множественных влияний и будет казаться, что телесная оболочка — точка пересечения всех мировых сил. Но в эпоху Ренессанса, когда тело обособляется, а его функции объясняются его собственной «механикой» и только ею, происходит оживление культурного конфликта.

Образ «механизма» тем более примечателен, что в это время разрабатываются новые способы представления внешнего облика человека. Персонажи «Страстей Христовых» (1340) Симоне Мартини, чьи формы неразличимы под складками драпировки [12] Симоне Мартини «Христос, несущий крест», ок. 1340, Париж, Лувр. , мало похожи на персонажей «Распятия» (1456) Андреа Мантеньи с их ладными силуэтами и рельефными формами [13] Андреа Мантенья «Распятие», 1456, Париж, Лувр. . Последние свидетельствуют об «изобретении тела» [14] См.: Laneyrie Dagen N. L’Invention du corps: le représentation de l’homme, du Moyen Âge à la fin du XIX siècle. Paris: Flammarion, 1997. . Внезапно красота становится более осязаемой и непосредственной. Первым эту новую манеру воссоздания телесного присутствия — игру физическими массами, цветом, плотностью форм и округлостями — около 1420 года опробовал Мазаччо [15] Мазаччо «Троица со св. Иоанном, Девой Марией и двумя дарителями», ок. 1425, Флоренция, церковь Санта Мария Новелла. . Этот внезапный реализм форм, который обрели тела, нарисованные в Тоскане в XV веке, эта манера, отточенные приемы которой видны на картинах, — не что иное, как ренессансная «мутация изобразительной мысли» [16] См.: Francastel P. La Figure et le Lieu. L’ordre visuel du quattrocento. Paris: Gallimard, 1967. P. 25. .

Добавим сюда и напряженную работу, идущую в Новое время по установлению границ «эго», импульсов и желаний: насилие, прикрытое лоском, самонадзор в интимной сфере, отлаживание социальных связей и этикета. Изменяется повседневное поведение, манеры, сексуальность, игры, интимное пространство. Конечно, это не означает, что происходит унификация всей совокупности телесных проявлений. В описанном Жан–Луи Фландреном крестьянском мире [17] Flandrin J.–L. Les Amours paysannes (XVIe — XIXe siècle). Amour et sexualité dans les campagnes de l’ancienne France. Paris: Gallimard–Julliard, 1975. любовный язык жестов — откровенно импульсивный, непосредственный и грубоватый — далек от реверансов и все сильнее контролируемых движений, которые можно наблюдать в придворных ритуалах. Крайности по–прежнему определяют регистр физического поведения всего социального спектра. Разыгрывается небывалая мизансцена: на сцене сдержанность устанавливает границы, самоконтроль выражен вплоть до опоры на интериоризированную внешнюю «судящую» инстанцию — «ангелы всегда с нами, и в отроке им более всего любезна стыдливость, спутница и хранительница пристойного поведения» [18] Érasme. La Civilité puérile [1530], éd. Ph. Ariès. Paris: Ramsay, 1977. P. 69. .

По правде говоря, все осмысление тела от Ренессанса до Просвещения пронизано двойным напряжением, порождающим зачатки сегодняшних теорий и предпочтений: с одной стороны, идет акцентирование коллективных обязанностей, с другой — подчеркивание индивидуальной эмансипации. В первом случае общественная мобилизация начинает доминировать после 1750 года, спекулируя на новом понимании человеческого потенциала: «усовершенствовать вид» [19] Ср.: Vandermonde Ch.A. Essai sur la manière de perfectionner l’espèce humaine. Paris, 1766. , «обогатить вид» [20] Villeneuve J.F. de. L’Économie politique. Projet pour enrichir et pour perfectionner l’espèce humaine. Paris, 1763. , «сохранить вид» [21] Bibliothèque salutaire… // Préserver l’espèce humaine. Paris, 1787. ; ресурсы рабочих рук, продолжительность жизни и здоровье превращаются в предмет общественного беспокойства. Во втором случае слово остается за индивидуальными предпочтениями, когда большую легитимность, если не ценность, получает самопрезентация. На это указывает присутствие личных портретов в посмертных описях имущества парижской элиты: от XVII к XVIII столетию их пропорция возрастает от 18 до 28%, одновременно снижается количество религиозных изображений (с 29 до 12%) [22] Goubert P., Roche D. Les Français et l’Ancien Régime. Paris: Colin, 1984. T. II. P. 275. . О том же говорит и характер этих портретов: уже не столь торжественный, «разбавленный» личными и частными деталями.