Юлия Щербинина - Злоречие. Иллюстрированная история

Герой романа «Одержимый» Майкла Фрейна – увлеченный искусствовед с задатками детектива – постигает тайны творчества Питера Брейгеля. В приведенном фрагменте описана утраченная картина знаменитого древнегреческого художника Апеллеса, сюжет которой многократно воспроизводился европейскими живописцами.

Это изображение можно назвать прототипом, смысловой матрицей того, что в былые времена именовалось ябедой, напраслиной, обносом, нагласительством, а сейчас обобщенно называется клеветой. Именно клевета, а не оскорбление, угроза или насмешка – сердцевина всего злоречия. Потому с рассказа о ней и начинается настоящая книга.

Клевета традиционно определяется как распространение заведомо ложной порочащей информации – то есть сведений, пятнающих чью-либо честь, подрывающих авторитет, вредящих репутации. Этимологически клевета связана с переносным значением глагола «клевать» – обижать, донимать. В источниках средневекового германского права клеветничество часто фигурировало как «кража чести».

Название это очень точно, ведь предмет клеветы – намеренно не соответствующие действительности и притом очерняющие адресата сведения, которые могут предъявляться как конкретным человеком в личных выпадах и публичных заявлениях, так и основываться на слухах, сплетнях. Клеветнические высказывания могут быть в прямом смысле опасны для жизни. Клеветничество не только основа злоречия, но и самое деструктивное его проявление.

В речевой повседневности клеветничество часто соотносят с доносительством. Однако в юридическом смысле, в правовом отношении донос не равнозначен клевете.

Во-первых, донос может содержать достоверные сведения и характеризуется прямым умыслом – предать огласке, привлечь к ответственности, инициировать судебное преследование. Во-вторых, клевета может распространяться открыто, а донос носит тайный характер. Доносчик чаще всего желает остаться неузнанным своей жертвой. В-третьих, клеветнические сведения могут сообщаться любым лицам, тогда как донос направляется непосредственно в полномочные органы либо конкретному человеку, который властен предпринять карательные меры.

Рембрандт Харменс ван Рейн (приписывается) «Обвинение Иосифа женой Потифара», 1655, холст, масло

Вспомним ветхозаветную историю обвинения Иосифа женой Потифара. Супруга египетского царедворца обратила похотливый взор на раба-слугу. Юноша вырвался из объятий – коварная соблазнительница оклеветала его, обвинив в попытке изнасилования. Невиновный Иосиф отправился в тюрьму. Эта история не только об искушении плоти, но и об искушении самой клеветой. Ложное обвинение – особый род соблазна, влекущая и гибельная страсть.

Обыденные представления о клевете отражены в народных поверьях. Чтобы избежать ложного обвинения, нельзя сидеть на пороге дома, утираться скатертью в понедельник. Случайно плюнуть на себя, наступить на нож, надеть платье наизнанку – приметы возможного наведения напраслины.

Опасность и неискоренимость клеветы зафиксированы в пословицах. Бойся клеветника, как злого еретика. Змею обойдешь, а от клеветы не уйдешь. Клевета что уголь: не обожжет, так замарает. Последняя формулировка указывает на содержательную неоднородность порочащих высказываний, наличие смежных понятий.

Наряду с клеветой выделяется инсинуация (лат. insinuatio – вкрадчивость, заискивание; букв. «проникновение куда-нибудь узким или кривым путем») – злостный вымысел, внушение вредоносных идей, тайное подстрекательство. С инсинуацией ассоциируются уже устаревшие слова нашептывание и наушничанье – то есть такое предъявление чьих-либо высказываний, действий, поступков, которое может попрать честь, опорочить достоинство, дискредитировать адресата. Цель инсинуации – создание негативного образа, отрицательного впечатления о человеке, подрыв доверия к его высказываниям и личности в целом.

Инсинуатор говорит намеками и действует исподтишка, подтасовывая факты, подменяя смыслы, искажая обстоятельства. Излюбленные его приемы – жонгляж многозначными словами, утаивание или маскировка части информации либо, напротив, намеренное преувеличение, гиперболизация сведений. Яркий литературный пример – щедринский Иудушка Головлев.

Франсиско Гойя «Доносчики», 1799, офорт из серии «Капричос»

«Клевета весьма легко входит в сердце, рожденное завистливым и подозрительным» (Вольтер).

«Клевета наносит удары обыкновенно достойным людям, так черви предпочтительно набрасываются на лучшие фрукты» (Джонатан Свифт).

«У порока нет раба более подлого, общество не порождает гада более отвратительного, и у лукавого нет гостя более достойного, чем клеветник» (Генри Филдинг).

«Клевета – это месть трусов» (Сэмюэл Джонсон).

«У клеветы – вечная весна» (Эдмунд Берк).

Автокомментарий художника: «Из всех видов нечисти доносчики [наушники] – самые противные и, в то же время, самые несведущие в колдовском искусстве».

В профессионально-правовом смысле с клеветой также связана диффамация (лат. diffamo – порочу) – оглашение порочащих кого-либо сведений в печати и других средствах массовой информации, независимо от достоверности, правдивости этих сведений. Диффамация чаще всего применяется в отношении политических и религиозных противников, бизнес-конкурентов, неугодных чиновников. В современных европейских законодательствах диффамация имеет статус, аналогичный богохульству (гл. XII): оба эти вида злоречия соотносятся с обсуждением границ свободы слова и в большинстве стран уже не предусматривают юридических мер пресечения.

В сопоставлении диффамации и клеветы сталкиваются две этикоюридические категории – право на истину и право на честь. В исторической ретроспективе второе является более поздним: древние законодательства не рассматривали диффамацию как правонарушение. Отсюда многовековая нейтральность понятия «донос», отсутствие в нем негативной оценочности.

До определенного времени доносить считалось не только правильным, поощряемым, но даже необходимым – далее убедимся в этом на многочисленных примерах. Ненаказуемость позорящих, но истинных сообщений опиралась на заимствованное из древнеримского права представление об existimatio – гражданской чести; ни по закону, ни по обычаю незапятнанного достоинства. Считалось, что честью обладал лишь тот, о ком объективно невозможно сказать ничего дурного. Если же позорящие факты налицо, то и о чести не может идти речи.