Поль де Ман - Аллегории чтения. Фигуральный язык Руссо, Ницше, Рильке и Пруста

Foucault M. Les Mots et les choses. Paris. 1966. Это высказывание цитируется у Гроришара: Grosrichard A. Gravite de Rousseau. Р. 64.

«La plus utile et le moins avancee de toutes les connaissances humaines me partait etre celle de I'homme...» («Наиболее полезным и наименее продвинувшимся из всех знаний человеческих мне представляется знание человека» [3:122: 40]). По вопросу о «человеке», в творчестве Руссо в особенности. см.: Rang M. J. J. Rousseaus Lehre vom Menschen. Gottingen. 1959.

В том числе Старобинский: Rousseau J. J. CEuvres completes. Vol. 3. P. 1323. n. 3.

Derrida J. De la Grammatologie. P. 393.

Это утверждение должно быть доказано общим истолкованием «страстей» в творчестве Руссо. Направленность такого рассуждения характеризует следующее высказывание из «Юлии»: вспоминая историю своей страсти к Сен-Пре. Юлия пишет: «Je crus voir sur votre visage les traits de Tame qu'il fallait a la mienne. II me sembla que mes sens ne servaient que d'organe a des sentiments plus nobles: et j'aimai dans vous. moins ce que j'y voyais que ce que je cnoyais sentir en moi-meme...» («Я решила, что в ваших чертах отражается родственная мне душа. Мне показалось, что мои ощущения служили посредником более благородных чувств; da и полюбила я вас. пожалуй. не за наружность. а оттого, что чувствовала вашу душу...» [Rousseau J.J. CEuvres completes. 2:340. Пер. А. А. Худадовой: цит. по: Руссо Ж.-Ж. Избр. соч. Т. 2. С. 285]).

Поэтому саморефлексивный момент cogito. та саморефлексия, которую Рильке называет «lе Narcisse ехЬаисё». сам по себе оказывается не изначальным событием, но аллегорической (или метафорической) версией внутрилингвистической структуры, со всеми негативными эпистемологическими следствиями, которые влечет за собой это обстоятельство. Подобным же образом использование «страха» как парадигмы страсти (или потребности), приводящей к изобретению фигурального языка, следует объяснять в контексте не психологии, но лингвистики. «Страх» — хороший пример, потому что его структура соответствует модели метафоры.

В действительности, слово «гигант», как мы знаем из повседневного употребления. заранее предполагает существование слова «человек» и не является той метафорической фигурой, которую Руссо, в виду отсутствия подходящего слова, вынужден был назвать «гигантом». «Гигант» Руссо больше похож на какое-то мифологическое чудовище: невольно приходят на ум Голиаф и Полифем (попытаемся преодолеть искушение развить следствия стратегии Одиссея, назвавшегося Полифему Никем).

«L'image illusoire offerte par la passion se montrant la premiere, le langage qui lui rgpondait fut aussi le premier invente: il devint ensuite mЈtaphorique. quand I'esprit edaire, reconnaissant sa premiere erreur. n'en employa les expressions que dans les memes passions qui I'avaient produite» («Обманчивый образ. созданный страстью. явился нам первым, и ему соответствовал первый изобретенный язык; затем, когда просвещенный ум познал свое первоначальное заблуждение и стал применять продиктованные им обороты лишь для страстей, его породивших, язык стал метафорическим») [«Essai». Р. 506: «Опыт». С 227].

Перевод значительно упрощает первые строки, звучащие по-французски довольно-таки туманно: «L'application reiteree des etres divers a luimeme. et les uns aux autres. dut naturellement engender...» Из непосредственно предшествующей части текста становится совершенно ясным, что Руссо ссылается на игру некоторых физических сущих в технологических изобретениях (таких, как изобретение лука и стрелы) или на игру человека и природы, например, при открытии и сохранении огня.

«Этой важной истиной» (74).

«О человеке, вот о ком предстоит мне говорить... людям» (45).

«Que les mots de fort et de faible sont equivoques (dans le cas ou Ton explique I'origine de la society par I'union des faibles entre eux): que... le sens de ces termes est mieux rendu par ceux de pauvre et de riche. parce qu'en effet un homme n'avait point, avant les lois. d'autre moyen d'assujeter ses egaux qu'en attaquant leur bien. ou leur faisant quelque part du sien» («Слова сильный и слабый — двусмысленны: для того промежутка времени. который отделяет установление права собственности или первой заимки от установления политических Правлений. смысл этих терминов лучше передается терминами бедный и богатый, потому что до появления законов богатый и в самом деле не имел никакого другого средства подчинить равных себе, как посягнуть на их имущество или уделить им часть своего») [3:179: 85].

Таким образом подтверждается обоснованность игры словами «sens ргорге» и «pnopriete».

Конечно, это не означает, что вопросы добродетели, индивидуальности и Бога не рассматриваются в творчестве Руссо: конечно, рассматриваются. Не существование этического, психологического или теологического дискурса, но их авторитетность с точки зрения истины и лжи — вот что становится сомнительным.

Наметки развития этого сравнения представлены в работе: Sebag L. Marxisme et structuralisme. Paris. 1964. Тогда как Альтюссер верен трактовке Руссо, приведенной в «Анти-Дюринге» Энгельса (особенно в 13-й главе первой части «Диалектика: отрицание отрицания»). Состояние исследований Руссо за пределами Западной Европы и Соединенных Штатов мне неизвестно.

«...rien n'est permanent que la misere qui resulte de toutes ces vicissitudes: quand [l]es sentiments et [l]es idees [de l'homme] pourraient s'elever jusqu'a I'amour de I'ordre et aux notions sublimes de la vertu. il lui serait impossible de faire jamais une application sure de ses principes dans un etat de choses qui ne lui laisserait discerner ni le bien ni le mal. ni I'honnete homme ni le mechant» («Все непостоянно, кроме беспомощности. которая есть результат этих превратностей. Если бы его чувства и мысли и могли подняться до любви к порядку и до возвышенных понятий о добродетели, он все равно никогда не смог бы с надежностью применить эти принципы при том состоянии вещей, когда он не может даже отличить добро от зла и порядочного человека от скверного») [Rousseau J. J. Du Contrat social, l-ere version // Rousseau J. J. CEuvres completes. 3:282. Пер. А. Д. Хаютина и В. С. Алексеева-Попова: цит. по: Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре, или Опыт о форме республики (Первый набросок) // Руссо Ж.-Ж. Трактаты. С 304).

Самая важная из всех этих уловок — это. быть может, уловка законодателя. желающего, чтобы его слушали, и потому притворяющегося, что его устами говорит Бог. «Voila се qui forca de tout temps les peres des nations de recourir a Intervention du ciel et d'honorer les dieux de leur propre sagesse. afin que les peuples soumis aux lois de I'Etat comme a cedes de la nature, et reconnaissant le meme pouvoir dans la formation de I'homme et dans celle de la cite. obЈissent avec liberty et portassent docilement le joug de la felicite publique» («Вот что во все времена вынуждало отцов наций призывать себе на помощь богов, дабы народы, покорные законам Государства как законам природы и усматривая одну и ту же силу в сотворении человека и в создании Гражданской общины. повиновались по своей воле и покорно несли бремя общественного благоденствия») [Rousseau J.J. CEuvres completes. 3:383. Пер. А. А Хаютина и В. С Алексеева-Попова: цит. по: Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре, или Принципы политического права//Руссо Ж.-Ж. Трактаты. С. 181]. Пример истинного законодателя — Моисей, а заключает абзац сноска, отсылающая к произведениям Макиавелли.