Дмитрий Быков - Статьи из газеты «Известия»

Второй механизм ― поведение русского человека, попавшего «в случай». Карьера в России, как знаем мы все, делается не упорным трудом и даже не интеллектуальным прорывом ― такие случаи известны, но единичны; чаще персонажа возносит к вершинам славы и богатства совершеннейшая чушь, вроде рождения в определенном городе, дружбы с определенными людьми или своевременного распития с ними чего-нибудь бодрящего.

Потому большинство российских персонажей, вознесенных на верха, не имеют ни сколько-нибудь внятной программы действий, ни навыка приличного поведения, и в девяти случаях из десяти перед нами чисто хлестаковское поведение ― забвение всех норм, бешеное хвастовство, идиотские прожекты и самозабвенное вранье. Редкий российский чиновник, попавший в случай, не заводит себе тридцать пять тысяч одних курьеров, не начинает хапать в титанических масштабах и не предается самому беспардонному лабардану ― просто потому, что больше ему делать нечего; большинство местных карьер сделано по самому хлестаковскому сценарию ― и потому почти все наши первые лица немедленно заказывают себе политическую философию и всегда находятся желающие им ее сочинить. Собственная же их философия чаще всего одна: это та ночная мысль, которую неотступно думают все они, просыпаясь иногда с похмелья после очередного лабардана: «Что ж я вру… Я и позабыл, что живу в бельэтаже…»

Но совершенно прогнать эту память нельзя ― и потому третий угаданный Гоголем механизм местной жизни состоит в неотступном и всеобщем, гипнотизирующем и парализующем страхе окончательной расплаты. Всем есть за что бояться, все виноваты, каждый занимает не свое место, и потому решительно вся Россия ― от Хлестаковых до Городничих, от Осипов до унтер-офицерских вдов ― ждет единственного момента истины. Вот сейчас мы играем эту комедию, одни изображают градоуправление, другие ― ревизию, но распахнется дверь, и слуга известит нас о приходе последнего и абсолютного Ревизора. Он придет, не может не прийти. Смысл нашей жизни ― его ожидание. И будет немая сцена.

А потом все то же самое.

19 апреля 2011 года

Зигмунд Фрейд, чье 155-летие весь мир отметит 6 мая, посторонился и пропустил в кабинет новую пациентку. Все-таки его не зря предупреждали, что она очень большая. Еще и на кушетке не поместится, подумал он с тревогой. Но она поместилась ― за последнее время ее масштаб несколько поджался.

― Расслабьтесь, не смотрите на меня и отвечайте как можно откровеннее,― произнес он обычные слова, с которых всегда начинал прием.― Что вас беспокоит?

― Много всего, доктор,― отвечала пациентка, тревожно ворочаясь.― Сны мучают, например.

― Сновидения? ― оживился Фрейд.― Очень интересно. Что же вам снится?

― Ну… ― Она явно стеснялась.― Неприлично всяко.

― Не смущайтесь,― подбодрил психоаналитик.

― Ну, что будто бы меня это, и я от этого становлюсь очень великая, и сама всех это,― выговорила она наконец, краснея от смущения и удовольствия.― Как сказать… я хорошо себя чувствую, только когда меня это.

― Но это обычное женское сновидение,― разочарованно заметил Фрейд.

― Нет, доктор, вы не скажите!― Она не желала признавать своей обычности.― Во сне меня это ― и я такая великая! А просыпаюсь,― чуть не плакала она,― и ничего, ничего… А еще, доктор, мне снится, что я детей своих это.

― Есть дети? ― заинтересованно спросил Фрейд.― Много?

― Ой, много,― махнула она рукой,― больше, чем надо. Куда мне стока? Плодятся и плодятся, ползают и ползают. И будто во сне я их это, а они крепчают! Просыпаюсь ― а они разбежалися все.

― Куда разбежалися? ― не понял психолог.

― Да кто куда,― безразлично ответила она,― кто в Париж, кто в Штаты… Сволочи неблагодарные. Я их это, а они бегуть…

Фрейд что-то записал в книжечке.

― Скажите,― спросил он осторожно,― вот эта связь между «это» и величием… она давно образовалась в вашем сознании?

― Всегда так было,― пожала она плечами.― У вас разве не так?

― У нас по-разному,― уклончиво ответил Фрейд.― Ну-с, что еще волнует?

― Выбрать не могу,― отвечала она сокрушенно.― В последнее время вообще разучилась. Раньше хоть как-то могла, а теперь даже из двух трудно.

― В каком смысле? ― не понял венский специалист.

― Ну вот… ― Она затруднилась с ответом.― Как если бы двое, так? А я и не знаю, которого надо. Они мне оба вроде как без надобности, а вместе с тем я жить без них не могу. И вот смотрю: который? И не могу. Я уж их спрашиваю: робяты, вы скажите, кто из вас-то? А они говорят: не беспокойтесь, мы решим.

― Ага,― важно сказал Фрейд.― В таких ситуациях мы обычно рекомендуем попробовать третьего…

― Это никак!― замахала она руками.― Это ни под каким видом! Вы что, доктор, вы эти гадости другим предлагайте, а я девушка честная. Я из двух-то с трудом…

― Ладно,― согласился врач.― На что еще жалуетесь?

― Я никогда не жалуюсь,― возразила она с достоинством,― еще чего! Я великая, доктор, вы как со мной разговариваете вообще! Я лежу отсюда и досюда, а вы ― «жалуетесь»! Это вы жалуетесь, а я горжуся! Я думала, вы приличный человек, а вы, кажется, из этих…

― Из этих,― печально подтвердил Фрейд.― Хотите поговорить об этом?

― Хочу,― подтвердила она мечтательно.― Я в последнее время больше ни о чем и не могу почти. Раньше ― культура там всякая, кино, театр… Опять же ракеты… А сейчас все больше меня тревожит национальный вопрос и еще отчасти тарифы. С бензином вот проблема у меня. Вообще,― увлеклась она,― вы не знаете, доктор, отчего это бывает такая болесть, что все вроде есть, а ничего вроде нету? Я как подумаю иногда ― столько во мне всего, и даже детей, а поговорить не с кем! Это все враги, мне кажется, правда же, доктор? Это же все фобия у них, бывает такое?

― Бывает и фобия,― уклончиво ответил старик.― Скажите, а вы не пробовали на себя посмотреть?

― Только и делаю, что смотрю!― с готовностью подхватила она.― Как сказал поэт ― и с ненавистью, и с любовью!

― И что видите?

― Да что ж,― вдруг опечалилась пациентка.― Все то же и вижу. Ничего нового. Вроде, думаю, все на месте, а внутри ноет и ноет, ровно как перед бурей. Может, вы пилюлю какую пропишете? До вас один был, тоже немец и тоже из этих, как-то Карла или вроде того… Так он такого прописал ― семьдесят лет кровью харкала. Но очень великая была,― добавила она с гордостью.

― Видите ли,― осторожно начал Фрейд,― наша личность состоит как бы из трех этажей. Нижний ― это наше подсознание, то, чего мы хотим. Средний ― сознание: то, что делаем. А верхний ― супер-эго: законы, правила, принципы… Конфликт верхнего этажа с нижним создает муки совести. А у вас, мне кажется, все муки именно оттого, что нет верхнего этажа, как бы крыши,― то есть законов и принципов. И если вы не выработаете их, то вас так и будут…