Бенджамин Харшав - Язык в революционное время

Поэтому очевидно, что перечни слов, попытки кодификации норм языка, битвы между пуристами и новаторами и общественное сознание, принимавшее или отвергавшее нововведения, — все это играло свою роль в возрождении, наполняло и расширяло новую языковую структуру. Без всего этого не произошло бы столь удивительной экспансии израильского языка и израильской культуры, университетов, технологии и т. п.

Социальное завоевание Бен-Иегуды проявилось в том факте, что он стал символом неутомимой пропаганды возрождения языка иврит. Возможно, он не был первым и точно не был последним, но на какое-то время он стал знаменосцем. Хотя из-за того, что он был одним из ведущих сторонников «Плана Уганды» («предателем» в глазах Второй алии) и поддерживал «буржуазную» политику, рабочие Второй алии относились к нему равнодушно или даже враждебно. Один из «святых» Второй алии, А. Д. Гордон, назвал его «мистер Бен-Иегуда» (в статье «Ответ рабочего на воззвание мистера Бен-Иегуды к рабочим»), и это звучало довольно обидно. Более того, Бен-Иегуду воспитала еще Хаскала, и только после его эмиграции в Эрец Исраэль в России возникла элитарная ивритская литература, многие деятели которой с пренебрежением относились к нему, к его старомодному ивриту и к его «фабрике слов». Во всяком случае, хотя Бен-Иегуда принял сефардское произношение, он практически не имел успеха в Иерусалиме. Иврит, на котором говорили в его доме, был, по-видимому, довольно слабым. Когда Элиезер хотел, чтобы жена налила ему чашку кофе с сахаром, ему не хватало слов «чашка», «блюдце», «наливать» и «ложка», поэтому он говорил: «Возьми это, сделай это, принеси мне это, и я выпью» (Fellman 1973:38). По сообщению Йосефа Клаузнера, посетившего его в 1912 г., Бен-Иегуда общался с женой жестами и знаками, и чаще всего она не понимала простейших слов на иврите (хотя большую часть времени он все равно был погружен в свой словарь).

Первый Ивритский Ребенок, Бенцион («сын Сиона»), был изолирован от всех, кроме родителей, чтобы не заразиться чужим языком. Для этой цели Бен-Иегуда запретил Дворе нанимать служанку, и ей приходилось самой делать всю работу по дому. Неудивительно, что до четырехлетнего возраста ребенок совсем не говорил (слышал ли он вообще живую речь?). В Иерусалиме все полагали, что он будет умственно отсталым или глухонемым, до тех пор пока друг семьи ивритский писатель Иехиэль Михел Пинес (1843–1913) (который сам «нарушил» договор говорить на иврите, заключенный ранее с Бен-Иегудой, и воспитывал собственных детей на идише) не предложил Дворе говорить с ребенком на другом языке. В отсутствие мужа она пела мальчику русские песни, и, когда Бен-Иегуда обнаружил это, случилась ссора, которую Первый Ивритский Ребенок взволнованно прервал первой фразой на иврите, произнесенной естественным носителем. К седьмому дню рождения сына отец тайно по ночам перевел «Графа Монте-Кристо» на иврит, но сын сказал ему: «Спасибо, папа, я уже прочитал его по-французски». Бенцион Бен-Иегуда стал писателем Итамаром Бен-Ави (1885–1943); он сменил ивритскую фамилию, гордо придуманную отцом, на «Бен-Ави», что означает и «сын моего отца», и «сын А.Б.И. (акроним Элиезера Бен-Иегуды)». В 1934 г. он издавал в Иерусалиме газету на иврите с латинским шрифтом. Элиезер Бен-Иегуда опередил Б. Ф. Скиннера [79] Беррес Фредерик Скиннер (1904–1990) — американский психолог, создатель концепции оперантного бихевиоризма, в основе которой лежит изучение влияния стимулов на поведение и реакции животных и людей. Некоторые положения этой концепции используются в программированном обучении. (Примеч. ред.) больше чем на полвека.

Влияние Бен-Иегуды на других жителей Эрец Исраэль вряд ли можно считать хоть сколько-нибудь значительным. Четыре семьи, которые под его влиянием стали говорить на иврите, стали темой статьи под названием «Первые четыре», написанной Бен-Иегудой в 1918 г., почти через сорок лет после официального «начала» возрождения языка. В эту группу входили два учителя иврита (Иегуда Гразовский-Гур, впоследствии составивший первый современный словарь иврита, и Давид Юделевич, учитель Первой ивритской школы в Ришон ле-Ционе): оба они женились на своих студентках, обучавшихся по методу «иврит на иврите»; третий женился на сефардке, и иврит был для них единственным общим языком; четвертый женился на русской, и они постоянно ссорились, так как она не знала иврита и не желала его учить (Fellman 1973:39). И конечно, никто из них не отказался, по примеру Бен-Иегуды, разговаривать с другими людьми — что неизбежно происходило бы на другом языке.

Миф о том, что иврит был разговорным языком между ашкеназами и сефардами в XIX в. или когда бы то ни было еще, не имеет под собой оснований: на всем протяжении истории евреи из отдаленных стран, которые действительно владели письменным ивритом, могли обменяться несколькими словами или фразами и понять друг друга. Но это не придавало ивриту статуса базового языка общества.

Согласно многочисленным сообщениям очевидцев, большинство поселенцев Первой алии не пользовались ивритом свободно и регулярно. Посетив в 1893 г. Палестину, Ахад ха-Ам, идеолог духовного сионизма, писал в очерке «Правда об Эрец Исраэль»:

Тот, кто слышит, как учителя и ученики запинаются в поиске недостающих слов и выражений, сразу же понимает, что такая «речь» не способна вызвать в сердце говорящего или слушающего никакого уважения или любви к этому ограниченному языку, а молодой ум ребенка (также изучающего французский) еще сильнее ощущает искусственные оковы, налагаемые на него ивритской речью.

А Зеев Смилянский (1873–1944) [80] Сионистский публицист и общественный деятель. (Примеч. ред.) , приехавший в страну в 1891 г., тогда же писал:

Даже несколько фанатиков, с восторгом посвятивших себя возрождению ивритской речи в новом ишуве, по большей части запинались и говорили с огромным трудом. <���…> Из-за недостатка опыта разговорного иврита их речь была лишена естественности и беглости, и часто человеку приходилось останавливаться посреди фразы, практически с открытым ртом, чтобы задуматься и найти нужное слово, если оно не стерлось окончательно из памяти говорящего. Разговор был чрезвычайно искусственным, и очевидцу часто могло показаться, что собеседники изъясняются бурной жестикуляцией обеими руками и кивками.

В своей книге «Год первый» Шломо Цемах — один из первых иммигрантов Второй алии, ставший впоследствии ивритским писателем и критиком, — описывает Ришон ле-Цион в 1904 г., где женщины шили себе платья по выкройкам Хемды Бен-Иегуда (их печатали в ивритской газете Бен-Иегуды) и все говорили по-русски, по-французски и на идише, кроме учителя Юделевича, произносившего торжественные речи на сефардском иврите. Молодой Цемах, желавший выступать от имени меньшинства «сионистов Сиона» (предпочитавших Эрец Исраэль «Плану Уганды») на общем съезде «Первого еврейского поселения», просиживал ночи напролет, переводя статью Ахад ха-Ама «Моисей» на идиш: