Александр Михайлов - Языки культуры

Ast F. System der Kunstlehre… (1805) // Romantheorie / Hrsg. von E. Lдmmert. Kцln, 1971, § 214, S. 228.

Не случайно поэтому предположение (Роде Э., 1876; Бюргер К., 1892) о том, что дошедший до нас текст Ксенофонта Эфесского есть лишь сокращение романа, хотя такое предположение и отвергнуто. См.: Xenophontis Ephesii Ephesiacorum libri V / Rec. A. D. Papanikolaou. Leipzig, 1973, p. VII.

Литературное наследство. M.: Наука, 1973, т. 86, с. 1.

Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11-ти т. М.: ГИХЛ, 1958, т. 8, с. 628.

Оно, по возможности, перекладывается на плечи рассказчика и объективизируется в его образе.

Huet P. D. Traitй de l’origine des romans / Hrsg. von H. Hinterhдuser. Stuttgart, 1966, S. 9.19 und 107.4. Соответственно (S. 11.4 и 107.22) романы — это вымышленные, но вероятные вещи (fictions des choses и auЯgezierte Sachen, т. e. вымышленные и риторически украшенные).

Ср.: Barner W. Barockrhetorik. Untersuchungen zu ihren geschichtlichen Grundlagen. Tьbingen, 1970, S. 372 u. a.

Broch H. Op. cit., S. 96.

Augustinus, quaest. evang. 2, 51. Цит. по: DyckJ. Ticht-Kunst. Deutsche Poetik und rhetorische Tradition. 2. Aufl. Bad Homburg, 1969, S. 145.

Solger K. W. F. Ьber die «Wahlverwandtschaften» // Meisterwerke deutscher Literaturkritik / Hrsg. von H. Mayer. 2. Aufl. Berlin, 1956, Bd. I, S. 761. Ср. глубокие соображения о романизации литературных жанров в XIX в. у М. М. Бахтина (Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Худож. лит., 1975, с. 450).

Ср. замечание М. Гаспарова в комментариях к его переводу «Поэтики»: «Эмпедокл, автор поэмы „О природе“ V в., в другом месте „О поэтах“, фр. 70, назван у Аристотеля „гомеричнейшим“; но это не отменяет факта, что „по предмету подражания“ он не поэт» (Аристотель и античная литература. М.: Наука, 1978, с. 113).

См.: Ficher J. Gebundene Rede. Dichtung und Rhetorik in der literarischer Theorie des Barock in Deutschland. Tьbingen, 1968, S. 22 («Различие поэтики и риторики — не столько в сфере ars <���искусства, науки>, сколько в конечном итоге практического их применения, в художественном продукте»). Ср.: Ibid., S. 35 («Различие поэзии и красноречия дается существенно легче, нежели теоретическое размежевание поэтики и риторики»).

Цит. по: DyckJ. Op. cit., S. 13.

Ibid., S. 28–29.

Цит. по: Ibid., S. 31. Цитата из: Harsdцrffer G. Ph. Poetischer Trichter (1653). Nьrnberg, Bd. 3. Vorrede.

Cm.: Fischer L. Op. cit., S. 22. 83.

О возникновении самого слова «роман» в средневековой Романии, единой культуре романских народов, см. замечания у Э. Р. Курциуса (Curtius E. R. Europдische Literatur und lateinisches Mittelalter. 9. Aufl. Bern; Mьnchen, 1978, S. 41–42).

Теоретический уровень трактата Юэ, который, кстати говоря, в качестве предисловия предварял роман «Заида» (1670) Ж. Р. де Сегре (и мадам де Jla- файет), следует считать безусловно высоким: в нем — конспект будущего литературоведческого осмысления романа вплоть до конца XIX в.; различные мотивы литературоведения, характерные оценки представлены у Юэ в кратком виде, в зародыше.

Ср.: Fischer L. Op. cit., S. 28. Слово «роман» применялось к различным повествовательным жанрам гораздо раньше эпохи барокко — так было, например, во Франции. Однако, по-видимому, и здесь «роман» становится понятием систематизируется, теоретически осмысляется только в эпоху барокко, — из непосредственного, рождающегося на корню, окказионального, живого словоупотребления вырабатывается крайне широкое и «бесконтурное», но внутренне центрированное понятие, принципиально относимое к прозе.

Theorie und Technik des Romans im 17. und 18. Jahrhundert / Hrsg. von D. Kim pel und C. Wiedemann. Tьbingen, 1970, Bd. I, S. 41.

Ibid.

Cm.: Huet P. D. Op. cit., S. 6–7,105.

«Поэт — больше творец сказаний (tцn mythцn), чем метров» («Поэтика», 9, 1451 b 27).

«Поэтика», 9, 1451 b 2–3. Пер. М. Гаспарова.

О роли Аристотеля в обсуждении романа как эпоса в XVI–XVIII вв. см. замечания в кн.: Jдger G. Empfindsamkeit und Roman. Stuttgart, 1969, S. 104–106. Всеобще распространено в риторической теории убеждение в том, что Аристотель говорил о возможности эпоса в прозе. Гл. XXIV «Поэтики» учит, напротив, тому, что в эпосе, если и не по внутренней необходимости, то в результате опыта, установится героический метр, гекзаметр: «Бели бы кто совершал повествовательное подражание (diлgлmaticлn mimлsin) другим метром или многими метрами, это показалось бы несообразным» (1459 b 32–33). «Вот почему никто не сочинял длинного склада (macran systasin) иначе, как героическим метром:, сама природа, как сказано, научила подбирать к такому <���складу> подходящий метр» (1460 а 2–4).

Необходимо сказать на этом месте о том, что автор настоящей работы в дальнейшем опирается в основном на материал немецкой истории литературы и литературной теории, как более ему известной. Нужно подчеркнуть, что это ограничение немецким материалом вызвано исключительно внешними обстоятельствами, а не внутренней необходимостью — логикой темы. Ту же самую проблематику, связанную со складыванием романного стиля, несомненно, можно было бы изучать, например, и на французской почве, где получающаяся картина была бы, видимо, сложнее и дифференцированнее (см.: Михайлов А. Д. Французский рыцарский роман и вопросы типологии жанра в средневековой литературе. М.: Наука, 1976; здесь во введении обсуждается и проблема романа как понятия и жанра). Немецкая литература менее известна большинству читателей и теоретиков литературы, чем французская, зато она, по-видимому, удобнее для изучения в том отношении, что исторически складывавшаяся конфигурация констант, приводящая к возникновению романа как жанра новой европейской литературы,' прослеживается здесь яснее, и благодаря этому (что весьма существенно) более очевидным становится принципиальное отличие новоевропейского романа от типов «романа» античного и средневекового.

Не должно удивлять то, что задачи риторики как дисциплины могли трактоваться несравненно более узко, так что, по суждению Гермогена (II–III вв.), не дело риторики разыскивать, что истинно прекрасно, полезно и т. п. (цит. по: Hunger H. Aspekte der griechischen Rhetorik von Gorgias bis zum Untergang von Byzanz. Wien, 1972, S. 10). Но, как уже было сказано, риторическое предполагает несколько взаимосвязанных уровней, на которых риторическое как техника или прием обобщается до способа мысли и несущего истину бытия слова. В этом отношении Г. Хунгер справедливо отмечает, что влияние риторики распространялось на все жанры словесности и что, именно благодаря этому, «решение» христианских писателей — Евсевия Кесарийского, каппадокийских отцов церкви и других — примкнуть к античной риторической системе «оказалось определяющим для всего последующего развития» культуры (Ibid., S. 5). Как известно, сама свободная от «истины» риторическая техника с самого начала порождала негативные явления — заведомо холостой ход мысли в^иторических упражнениях, формальную игру словом, пустую и «праздную» (что на века пристало к обиходному слову «риторика»), однако и такая игра отражала, только негативно, сферу смысла, к которой причастно и с которой соопределено подлинное, схватывающее истину, слово.