Сергей Аверинцев - Риторика и истоки европейской литературной традиции
- Название:Риторика и истоки европейской литературной традиции
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Школа «Языки русской культуры»
- Год:1996
- ISBN:5-88766-001-5
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Ваша оценка:
Сергей Аверинцев - Риторика и истоки европейской литературной традиции краткое содержание
Цикл исследований, представленных в этой книге, посвящен выяснению связей между культурой мысли и культурой слова, между риторической рефлексией и реальностью литературной практики, а в конечном счете между трансформациями европейского рационализма и меняющимся объемом таких простых категорий литературы, как “жанр” и “авторство”. В качестве содержательной альтернативы логико-риторическому подходу, обретшему зрелость в Греции софистов и окончательно исчерпавшему себя в новоевропейском классицизме, рассматривается духовная и словесная культура Библии. Особое внимание уделено роли аристотелевской парадигмы в истории античной, средневековой и новоевропейской культуры.
Риторика и истоки европейской литературной традиции - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
[36]
Ср. наст, изд., с. 147—148.
[37]
Этому общему положению не противоречат черты нового, выявлявшиеся у мыслителей вроде Буридана (см. выше прим. 32), Как бы значительны они ни были, они до поры до времени остаются на периферии.
[38]
Norden 1898, Bd. 2.
[39]
Уместно вспомнить семантическую амплитуду слова λόγος от бытового λόγον διδόναι «давать отчет» до λογική «логика».
[40]
«Вся философия есть “критика языка” »(Витгенштейн 1958, с. 44, § 4.0031).
[41]
Сюда же относится, конечно, грамматическая наука. Достаточно упомянуть учебник Дионисия Фракийца (2-я пол. II в. до н.э.).
[42]
«Всякое определение и всякая наука имеют дело с общим» («Aristotelis Metaphysica», lib. XI, с. 1,р. 1059Ь25, пер. А. В. Кубицкого. Аристотель 1976, с. 273).
[43]
Ср. наст, изд., с. 158—190.
[44]
Ср.: Dempf 1964.
[45]
«Thomae Aquinatis Summa theologiae», р. 1, q. 2,3 c.
[46]
«Aristotelis Metaphysica», lib. XII, c. 7, p. 1072b.
[47]
Ibid, р. 1073а.
[48]
См.: Аверинцев 1984, с. 48—49.
[49]
Рафаэль дважды изобразил именно такой диспут на двух фресках Станца делла Сеньятура: один раз это диспут теологов, другой раз («Афинская школа») — философов. На третьей его фреске в этом же зале («Парнас») изображено вневременное состязание поэтов.
[50]
Dante 1962, v. 3, p. 351 (Appendix DC: Astronomy in Paradise).
[51]
«Apulei Florida», 20.
[52]
Нам приходилось говорить об этом в другом месте; см. наст, изд., с.357—
[53]
Maistre 1837, р. 124—125 (9-me entretien).
[1]
Hieran, ер. XXII, 30.
[2]
Petrarca 1906, р. 79.
[3]
Daniel 1862, р. 266:
Ad Maronis mausoleum Ductus, fudit super eum Piae rorem lacrimae;
Quern te, inquit, reddidissem,
Si te vivum invenissem,
Poetarum maxime!
[4]
Иная точка зрения — у A. X. Горфункеля (Горфункелъ 1977, с. 72): «Подобная “христианизация” языческого мыслителя означала высшую меру оправдания. Данте избавил античных поэтов и мудрецов от адских мучений. Петрарка готов включить их в свой “пантеон”». «Пантеон» — в данном контексте слишком сильное слово: сказать, что если бы языческий мудрец ознакомился с христианством, он признал бы его превосходство над своей мудростью, — не совсем то, что поставить его мудрость наравне с христианством или хотя бы в один ряд с ним. Но самый важный практический вопрос при выяснении историко-культурной специфики Петрарки как человека Ренессанса сравнительно с его средневековыми предшественниками — это вопрос о том, как выглядит данное место на фоне аналогичных мест христианской литературы предыдущих эпох. К сожалению, в талантливой книге A. X. Горфункеля он даже не ставится: отсчет ведется прямо от Данте.
[5]
Lagarde ed. 1881.
[6]
Hieran, ер. LIV, 7.
[7]
August, ep. CLXTV, 4.
[8]
Lact. Inst, dlv., IV, 24.
[9]
Tert. De anima, 20.
[10]
Barlowed. 1938.
[11]
Hieran. De viris illustr., 12.
[12]
Лосев 1930, с. 804: «Платонизм есть философия монашества и старчества. Монашество и старчество — диалектически необходимый момент в платоновском понимании социального бытия».
[13]
Например, в своем учении о брачной верности, требуемой не только от женщины, но и от мужчины, и притом таким образом, что знать в своей жизни только одну женщину, — для него не просто долг, но счастье (Cato iunior, 7, 3).
[14]
«Quant au Ciceron, je suis du jugement commun que, hors la science, il n’y avait pas beacoup d’excellence en son äme: il etait bon citoyen, d’une nature debonnaire, comme sont volontiere les hommes greis et gausseurs, tel gu’il etait; mais de molesse et de vanite ambi-tieuse, il en avait, sans mentir, beaucoup» (Essais, 11, 10).
[15]
Lact. Inst, div., VI, 18.
[16]
Lact. Inst, div., III, 25.
[17]
August. Confessiones, III, 4.
[18]
Petrarca. Op. cit., p. 98.
[19]
Пер. Ф. Ф. Зелинского (Зелинский 1922, вып. 1, с. 37).
[20]
Tusc., V, 2, 5.
[21]
Cicero ар. Lact. Inst, theol., III, 14.
[22]
Lact. Inst, theol., III, 14.
[23]
Cic., De orat., III, 21, 79—80, пер. Ф. A. Петровского (см.: Цицерон 1972, с. 220—221).
[24]
Именно снят, хотя известен и поставлен; именно таково соотношение между двумя посланиями Петрарки к Цицерону.
[25]
Об этом автору приходилось говорить в статье «Древнегреческая поэтика и мировая литература» (см. наст, изд., с. 146—157).
[26]
Ср. наши замечания по этому поводу: Аверинцев 1979, с. 41—-81, особенно с. 62—65.
[27]
«Риторика» Аристотеля начинается с фактического приравнивания риторики тому, что Аристотель называет диалектикой (Rhet. I, 1, 1354а). О риторических занятиях неоплатоников см.: Kustas 1973, р. 6-12, 19-26, 86—95, 174—179 а. о.
[28]
Plut. Pericl., 2, I, p. 153a.
[29]
Luc. Somnium, 8, 11.
[30]
Petrarca. Op. cit., p. 112.
[31]
Важен не только и не столько тот случайный факт, что книга Витрувия оказалась в исключительном положении единственного дошедшего от античности и освященного авторитетом античности пособия по архитектуре. Такая роль принадлежала ей уже во времена так называемого каролингского Возрождения, когда ее прилежно изучали; но только благодаря Ренессансу книга Витрувия для барокко и классицизма перешла от статуса практического пособия к статусу некоего культурного символа, духовной ценности, значимость которой не ограничена профессиональными рамками.
[32]
Ср. Аверинцев 1973, с. 167 и прим. 33 на с. 255.
[33]
Hist. Nat., XXXV, 36, 1.
[34]
Hist. Nat., XXXV, 36, 2.
[35]
Hist. Nat., XXXV, 36, 3.
[36]
Hist. Nat., XXXV, 36, 5.
[37]
Hist. Nat., XXXV, 36, 10.
[38]
Hist. Nat., XXXVI, 4, 4.
[39]
Vasari 1896, p. 489.
[40]
Ibid., p. 942.
[41]
Deorat., I, 10, 40.
[42]
Deorat., I, 23, 106.
[43]
De orat., Ill, 2, 6.
[44]
Inst, orat., II, 16, 17.
[45]
Inst, orat., IV, 1, 70.
[46]
Inst, orat., X, 1, 83.
[47]
De arte poetica, 400 etc.
[48]
Цицерон называет Платона «как бы неким богом философов» (Denat. deor. II, 12, 32); еще более яркий пример — поэтическое обожествление Эпикура у Лукреция.
[49]
Обычно divus, но также divinus princeps, например, в панегирике Назария Константину Великому, XXXV, 3. В самом центре мира поздней античности стоят фигуры мудреца и монарха, как образы соотносительные и как раз поэтому соперничающие; уже на пороге эпохи стоит многозначительный «агон» легендарной встречи Александра и Диогена.
[50]
Ср.: Burckhardt 1908, S. 180.
[51]
A. Politiani epigrammata Iatina, LXXXVI (Maruiio, Poiiziano, Sannazzaro 1976, p. 82).
[52]
Thiio 1878, p. 2.
[53]
Trist., IV, 10, 1.
[54]
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
