Жорж Минуа - Дьявол

Более того, в момент конца тысячелетия, который дает богатую почву для всех иррациональных предзнаменований, существует реальный спрос на дьявольский феномен. Истерики, люди, подверженные депрессии, искалеченные жизнью, любители спиритизма, потерявшие надежду заблудшие души, личности с неуравновешенной психикой — все жаждут увидеть источник своих бед в сатанинских кознях. Как признают сами экзорцисты, к подлинным случаям одержимости, причем не наверняка, относится лишь 2 % их клиентов. Все же остальные — армия пациентов, требующая психиатрического вмешательства: галлюцинации, маниакально-депрессивные психозы, паранойя, шизофрения, психостения, эпилепсия, истерия, френастения и подобные им синдромы. «Подлинные» случаи рассматривают терпеливо и сдержанно, по возможности избегая зрелищных эффектов, характерных для прошлого.

Как утверждает в работе «Дьявол. Биография» (The Devil. A biography) Питер Стенфорд, церковь с удовольствием препоручала бы медицине трудные случаи «бесноватых». Но ей трудно решиться на это из-за опасения потерять лицо. Отсюда и неизбежная двусмысленность: «Случаи изгнания дьявола имеют место, но иерархи дают понять, что предпочтительно, чтобы этого не было. Кроме того, известно, что церковь и сама этим занимается… Как и дьявол, она склонна избегать ритуал экзорцизма».

Священники, тем не менее, не едины в точке зрения на вытеснение дьявола с его позиций, которые он исконно занимает в глубине души человека. Пристально интересуются этим персонажем психоаналитики. В 1923 г. Фрейд изучал случаи колдовства и шабашей XVII века. Он показал, что одержимость, связанная с совокуплениями с инкубами и суккубами — это всего лишь невротический выход сексуального чувства, подавленного слишком репрессивной в этой области религией. Дьявол — олицетворение запрещенного общественными ритуалами и культурной традицией сексуального наслаждения. Франсуаза Дольто смогла подтвердить такую интерпретацию, рассмотрев ряд современных случаев, например — с двумя фригидными женщинами. Одну из них мучили кошмары, другую галлюцинации, в которых присутствовали эротические сцены с участием дьявола: «Эти две женщины с детства страдали комплексом принадлежности к мужскому полу, то есть — неприятием своей рецептивной, генитальной женской сексуальности… Дьявол также рассматривался как исходящий похотью. И шоковые ощущения, получаемые ими, — одна от кошмаров, другая от галлюцинаций — оказались генитальными и никогда ранее не испытываемыми в их брачной жизни». Эти женщины были уже в возрасте менопаузы, которая, согласно Франсуазе Дольто, может оживить описанные фрустрации. Если вспомнить, что в свое время «ведьмы» были, по преимуществу, «старухами» (то есть, в возрасте старше 40 лет), они вполне готовы были принять за реальность кошмары и галлюцинации. Вероятно, именно здесь кроется объяснение их признаний, например, с детальным описанием шабашей.

По Фрейду, в ряде случаев дьявол может оказаться отрицательной стороной фигуры отца, тогда как Бог — положительной: «Отец — это индивидуальный прототип как Бога, так и дьявола», — пишет он. Впоследствии Франсуаза Дольто, развивая учение об отношениях между ребенком и дьяволом, показывает, главным образом через рисунки, что воспроизведение дьявольского персонажа соответствует трудной ситуации, в которой находится ребенок, испытывающий чувство угрозы, опасности, вызывающей тоску; этот персонаж изображается в виде отвратительного животного. «Поведение ребенка, иногда рассматриваемое окружением с точки зрения взрослой морали (на уровне эмоций) как антибиологическое, может быть связано с тоской, которую он воспринимает как идею дьявола, грозящего разрушить упорядоченность живого».

Важную лепту в психоаналитические размышления о дьяволе внес Карл Юнг (18 751 961). Для него сатана, несомненно, существует — в той мере, в которой он является продуктивным мифом, архетипом, то есть неотъемлемой частью структуры индивидуального сознания, его темной стороной, в противоположность Богу — светлой стороне. В работе 1933 г. «Современный человек в поисках души» (Modern man in search of a soul) он заявил, что Бог и дьявол суть две стороны одной медали и что они не более чем метафора, поскольку оба эти архетипа суть импульсивные образы и источники поведения. В этом смысле миф о дьяволе претворяется в реальность. Он концентрирует у всех народов — пусть в образе змея или дракона — реакцию на страх, возмущение и отторжения, а также на необходимость подчиняться данным требованиям морали по подавлению запретных наслаждений. В каком-то смысле Юнг из своего понятия архетипа извлекает древний героический миф о столкновении в каждом из нас сил добра и зла. И таким образом дьявол, изрядно потрепанный и почти разгромленный теологами, был неожиданно возрожден психоаналитиками, вдохнувшими в него вторую жизнь. Если верить психологу Маризе Чойзи, дьявол в мифической форме одновременно активен, не деструктивен и является необходимым для человеческой психики: «Дьявол-миф, необходимость в фундаментальной амбивалентности человеческих чувств кажутся мне внутренней реальностью, не только данной в ощущениях, но и существенной для диалектики психического прогресса».

Другие психиатры менее категоричны в своих суждениях — в той части, где понятие зла наделяется прежде всего культурными качествами. Для самого Юнга и его последователей однажды занесенные в сознание и вынесенные на свет темные стороны человека теряют свой отрицательный, чудовищный, деструктивный характер. Зло есть метафизическая абстракция и не может существовать в чистом виде. Это продукт человеческой культуры. Мы видим, как здесь вновь проявляется старая теологическая позиция. Именно в связи с этим психиатр Эдвард Чессер из Лондонского университета утверждает, что дьявол исчезает в себе самом, как только мы начинаем понимать все поведенческие механизмы, способствовавшие возникновению этого феномена, поскольку зло, как мы ощущаем его в данный момент, — это то, чему мы не нашли объяснения. «Пациенты с психотическими заболеваниями могут испытывать иллюзию, что они находятся во власти дьявола. Пациенты, которые могут страдать от страха перед впадением в одержимость и транс, способны действовать и мыслить таким образом, словно они одержимы дьяволом… То, чего мы сегодня не понимаем и потому именуем злом, возможно, получит свое название в будущем.»

Таким образом, спор остается незавершенным. Дьявол, скромно переведенный современными теологами в ранг сомнительного аксессуара, похоже, начинает новую карьеру, причем двойную: в гуманитарных науках и в коммерции. Он готов утилизировать традиционные понятия, а затем продать их под новым обличием. И представляется очевидным, что дьявол, сумевший последовательно становиться органической составляющей всех сменяющих друг друга культур, с его способностью мгновенно приспосабливаться ко всем изменениям в человеческом сознании, имеет обнадеживающую перспективу. Дьявола (как Бога), если бы он не существовал, следовало бы непременно придумать.