Вадим Елисеефф - Цивилизация классического Китая

В то же время интерпретация этого поведения осложняется коллективными процессами, связанными с рационализацией. Сельскохозяйственные обряды, например, являются не частью какой-то устоявшейся религии, а частью всей совокупности культов, в которых примитивные божества довольно долго не принимают обличил антропоморфных существ. Напротив, они очень быстро смешиваются с интеллектуальными понятиями, такими как Небо, Порядок или Путь. Если философские построения или религиозные верования объединяются антропоцентрической концепцией Вселенной, этот антропоцентризм имеет своей целью не развитие возможностей отдельной личности, а всего вида в целом. Прагматизм, который в этом проявляется, в свою очередь предназначен для такого же понятия личности.

Таким образом, мифологические сюжеты, обработанные очень поздно, почти не повествуют о сверхъестественных персонажах. Эти рассказы уделяют намного меньшее внимание первым героям, чем их деяниям. Они выводят на первый план достойных личностей, которые создали мир из хаоса, затем его упорядочили, сделали плодородным и пригодным для жизни: Юй — усмиритель вод, Яо и Шунь — изобретатели сельского хозяйства, скотоводства, ткачества, организаторы работ. Этот появившийся очень рано акцент на деяние, а не на человеке уже сообщает очень многое о характере личности в Китае. Ее трудно выделить из коллектива, так как именно принадлежностью к коллективу личность и характеризуется. Причем речь идет не только о самоидентификации в конкретной семье, которую личность ставит выше собственных интересов, но и об обществе в целом, в котором индивидуум занимает место согласно своим функциям, жертвуя уже собственными родственными связями. Тот же феномен характерен и для социальной иерархии. Она ставит на первое место отношения между правителем и подданным, потом между отцом и сыном, от старшего к младшему, и только потом отношения мужа и жены и отношения между друзьями. Семья первенствует над отношениями дружбы, но уступает Государству.

Примеры, которые мы выбрали, иллюстрируют некоторые особенности Древнего Китая, однако они препятствуют изучению развития китайской мысли. Поэтому мы часто будем возвращаться к этим понятиям космического и жизненного ритма, законов природы, соответствия, относительности и отрицания. Ведь и в религиозном и в идеологическом плане китайцы с древнейших времен и до наших дней никогда не ощущали разрыва со своим прошлым.

Смысл большинства понятий, общих для всех народов, в китайской цивилизации кажется нам несколько иным, потому что иными являются приоритеты. Если этого достаточно для того, чтобы отказаться от границ нашего европоцентризма в пользу лучшего понимания Китая, нам остается только преодолеть несколько особенностей китайской цивилизации для того, чтобы приступить к нашему исследованию, и прежде всего, что может показаться удивительным, — ее язык.

Первая характерная черта, которая поражает воображение европейцев, когда они начинают интересоваться Китаем, это оригинальность китайской письменности. Именно письменность, больше, чем сам язык, играет значительную роль в развитии китайского единства, выступая как объединяющий фактор внутри страны и как изолирующий — во внешней политике. Она позволяет китайскому обществу избегать варварских начал и, благодаря каллиграфии, достигать вершин культуры. И все же путешественники обнаружили это достаточно поздно. Гийом де Рубрук (около 1220 — после 1293), посетив монголов, описал китайскую письменность в нескольких строчках. Марко Поло о ней даже не упомянул. Нужно было дождаться XVI в., когда появилось нескольких упоминаний о письменности, например д’Акостой в 1593 г. Два века спустя Лейбниц в поисках универсального языка заинтересовался этими знаками, могущими передать особенности языка, не используя устной речи. При чтении эти знаки понятны, но произносятся по-разному, в зависимости от конкретного языка, как арабские или римские цифры. Они обозначают предметы или понятия и называются пиктографическими или идеографическими знаками, или пиктограммами или идеограммами. Созданные на основе конкретных рисунков — солнце, луна, деревья — с простыми или сложными элементами, эти знаки обрели фонетические коннотации (дополнительные значения): с рисунком, имеющим определенный смысл, появился другой, обозначающий звук. Эти сочетания, становившиеся со временем все более и более Многочисленными, позволяют говорить, как это делает Марсель Коэн, [2] Марсель Коэн (1884–1976) — французский языковед-африканист, семитолог и специалист по общему языкознанию. об «идеофонографической письменности», или, если следовать Эмилю Бенвенисту, [3] Эмиль Бенвенист (1902–1976) — французский языковед и культуролог, занимался семантикой и проблемами связи языка и культуры, синтаксической типологией, иранскими языками и т. д. подчеркивающему форму этих «элементов-опор», о письменности «морфематической». Вкратце можно сказать, что каждый моносиллабический знак обозначает одно слово и что он неизменен. Это означает, что грамматические категории слова (род, число, грамматическая форма) никак не меняют его написание. Только позиция слова в произношении фразы определяют его грамматические функции.

Очень трудно измерить ту разницу, которая могла изначально существовать между устной и письменной речью, между языком и письменностью. Но вскоре свойства знаков привели к тому, что из письменной речи, все более отличающейся от разговорной, родился литературный язык, который нашел свое выражение в обрядах и поэзии, управлении и политике. Бытовая речь не стала использовать меньше знаков для записи, но она оставалась прежде всего устной речью, использовавшейся для повседневных разговоров. В литературу она вошла только в период правления династии Юань (1280–1368). Разговорный язык, или, точнее, бытовые языки китайского пространства, никогда не способствовали объединению территории. Тем не менее у Китая существовал передатчик информации, наилучший из тех, которыми может располагать цивилизация, — власть графического письма. Именно оно позволило китайской мысли завоевать все умы, которых оно касалось. На протяжении нескольких тысяч лет существует древний, по сравнению с молодыми англо- и франкоговорящими мирами, мир китайской письменности, который обязан своим единством и постоянством в первую очередь особому информационному проводнику.

Пространство, охваченное китайской письменностью, с глубокой древности играло преобладающую, центральную роль. Так для китайцев классического периода цивилизацией всеобщей и универсальной была та, которая основывалась на знаке вэнь — сущности познания, источнике истории и архивов, наблюдений за небом и календарем, числовых, иерархических и бюрократических связей, философии и литературы, обрядов и семейных культов, — совокупности такого количества понятий, которые вызывали зависть у правителей соседних государств.