Вадим Елисеефф - Цивилизация классического Китая

Решение перенести столицу в Лоян положило конец работе монахов-скульпторов Юньгана. Тем не менее это не повлияло на благорасположение правителей к буддийской церкви, что точно позволяет определить летопись «История династии Вэй» («Вэйшу»), так описывающая и буддизм и даосизм: «Мы управляем теперь различными провинциями, префектурами и супрефектурами. Повсюду, где обитает народ, позволяется возводить ступы , [54] Ступа (санскр. «макушка, куча камней, земляной холм») — представленное в буддийской архитектуре Юго-Восточной и Центральной Азии культовое каменное или облицованное камнем мемориальное сооружение полусферической формы, лишенное внутреннего пространства. расходы на это допускаются без ограничений. Тому человеку, молод он или стар, кто любит Путь и Закон и надеется стать шраманой , [55] Шрамана — в буддизме жрецы, аскеты и все те, кто, обуздывая собственные мысли и желания, готовится обрести нирвану. если он происходит из хорошей семьи, если его характер и его поведение чисты, если его не подозревают в непристойности, и если деревня, откуда он родом, отвечает за него, позволено покинуть жизнь своей семьи. Устанавливается правило [числа]: может быть пятьдесят таких людей в больших провинциях, сорок — в маленьких и десять — в префектурах, расположенных далеко от столицы».

Религиозные братства Китая, таким образом, получили официальное признание. А в Юньгане остались тысячи Будд, округлых и добрых, с мертвыми глазами, с улыбками, обращенными к внешнему миру. Они воспевали мечту мечты века, которая питала духовные надежды. Тем не менее воры не замедлили ограбить это место. Осквернялись даже императорские мавзолеи. Ремесленники и меценаты тем временем последовали за двором. Было нетрудно найти другое место для того, чтобы выразить свою душу. «В начале эры Цзинмин [500–503] император Сюань-у-ди приказал министру правосудия Бай Чжэну высечь два грота в скале горы Ицзяо, [в двенадцати километрах] к югу от Лояна, в честь [своих предков]. За образец он взял гроты, высеченные в скале Линяньсы [т. е. Юньгана], около древней столицы».

Речь идет о Лунмэне, который первым стал известен на Западе, хотя и был построен позднее, чем Юньган. Инженер Лепринс-Ринге, который в 1899 г. работал там, затем статьи Филиппа Вертело 1905 г. и знаменитая работа Эдуарда Шаванна (1909–1915) познакомили ученые круги Франции с комплексом Лунмэнь. Выдающиеся японские ученые, такие как, например, Секино Тадаши, в своих работах наглядно представили важнейший инвентарь, который там был, и отчеты о раскопках.

Река И пересекает с севера на юг ту местность, где находится Лунмэнь (буквально это значит «Врата дракона»), прорезая в известковой почве обрывистые берега с достаточно крутыми склонами. Самые древние гроты были вырыты в скалах западного берега, более поздние — на восточном берегу. Первые озарялись лучами восходящего солнца, тогда как вторые освещали лучи солнца на закате.

Обстоятельные исследования этих мест, изучение иконографии и надписей позволяют догадаться о том, что самые древние ниши, созданные еще в 495 г., были созданы просто ex-voto. [56] Ex-voto — по обещанию (лат.) Их заказывали скромные жертвователи и верующие. Император, собравшийся создать святилище еще раз, решил расположить его под защитой места, которое уже было священным. Работа, начатая в первые годы VI в., была завершена к 516–519 гг., а возобновлена уже в правление династии Суй. Это строительство позволяет проследить целую цепочку поколений вплоть до середины VIII в., когда уже правила династия Тан.

Черный камень Лунмэня намного лучше подходил для изящной резьбы, чем голубоватый песчаник Юньгана. Без сомнения, именно по этой причине ремесленники и мастера проявили свое техническое мастерство на еще более высоком уровне, чем те, кто создавал Юньган. Характерными чертами искусства Лунмэня можно считать особое внимание к деталям и высокое качество подземных работ, которые иногда становились не менее важными, чем решение основной задачи. Стили, в которых были выполнены все виды фигур, были сильно китаизированы, так как здесь, в сердце равнины Желтой реки, интеллектуальное и ремесленное влияние Запада было намного слабее. Чувственная мягкость, полные объемы, мокрые складки, характерные для скульптур Юньгана, которые унаследовали эти черты от греко-буддийского искусства Гандхары, здесь совершенно исчезли. Они уступили место грандиозной стилизации, торжественной и непреклонной, закрытые и остроугольные линии которой напоминали о резвости каллиграфии или о набросках барельефов периода Хань.

О роде Хань напоминает также открытое археологами в 1952 г. святилище Майцзишань, затерянное на юго-востоке провинции Ганьсу, недалеко от тех путей, по которым пришло новое Слово. Монах, его основоположник, поселился там примерно в 420 г. От святилищ Дуньхуан (353), Майцзишань (420), Юньган (460) и Лунмэнь (495) все выглядело так, будто поступательное развитие буддизма в Китае шло, как и в Центральной Азии, от утеса к утесу, чему свидетельствовали гигантские статуи Бамиана, находящиеся вблизи Кабула, — чудо современного Афганистана. [57] Статуи были уничтожены в 2001 г. по личному указанию муллы Омара — лидера движения «Талибан», правившего тогда в Афганистане. Не посчитавшись с мнением мировой общественности, талибы взорвали гигантские статуи высотой 55 и 38 м при помощи динамита и расстреляли их танковыми снарядами. Распавшиеся на множество фрагментов статуи было решено восстановить по постановлению ЮНЕСКО, однако речь может идти в лучшем случае об анастилозе — частичной реставрации с добавлением, где это необходимо, новых материалов. Эти статуи создавались по образцу огромных наскальных рельефов, которые в Сасанидском Иране прославляли триумфы правителей.

В стороне от вырезанных в камне статуй в Майцзишане были обнаружены грациозные произведения из глины, наследующие погребальным фигурам ( мин-ци ) первых лет империи. Они позволяют нам мельком увидеть одну из самых важных точек в развитии китайского искусства: помимо того, что буддизм принес с собой иконографию с ее бесчисленными — иногда назойливыми и громоздкими — элементами, он возродил и вдохнул новое чувство в китайскую скульптуру.

На всем протяжении древнего периода в истории Китая скульптура: барельефы, статуи, расставленные вдоль долгого пути «душ», или погребальные подданные, населявшие могилу, — была тесно связана со смертью. Исключением была только статуя бронзовой лошади, которую император У, очарованный прекрасными скакунами из Центральной Азии, приказал возвести возле входа в свой дворец. Скульптура не представляла собой просто приятное или грандиозное воспоминание о жизни, она была заменителем, подобием реальности на тех неизвестных берегах смерти, где и судьба самой души оставалась неясной. Эти существа из глины или из более дорогого материала соседствовали с гниением, они были амулетами, брошенными, чтобы отвлечь призрак умершего. Без сомнения, это мрачное и негативное использование скульптуры играло свою роль в формировании презрительного отношения к ним прагматичных просвещенных людей.