Юрий Федосюк - Что означает ваша фамилия?

Есть и не столь понятные перемены фамилий: зачем, например, Федченко решила изменить фамилию на Троицкую, Климова – на Богатникову, Епифанов – на Тагирова? Тут дело в индивидуальном вкусе, и искать причины – бесплодно. Но вот на что хочется обратить внимание читателей: среди его знакомых тоже могут оказаться люди с фамилиями, не унаследованными, идущими от прозвища предков, а новыми, добровольно избранными, то есть придуманными. Поэтому делать на основании фамилий уверенное заключение о происхождении человека никогда не следует. Я не говорю уже о том, что фамилия наследуется преимущественно по мужской линии; фамилия матери, бабки, прабабки и т.д. для постороннего скрыта так же, как девичья фамилия замужней женщины – нашей современницы. По фамилии мы можем (хотя и не с абсолютной точностью) определить родоначальника по мужской линии, но только в том случае, если фамилия не искажена или не изменена. Тагиров – несомненно тюркская фамилия. Но вот один из Тагировых – недавний Епифанов, то есть, вероятно, русский человек, которому почему-то захотелось стать тюрком.

Предположим, встретились вы с человеком, который назвался Декалов. Откуда фамилия Декалов? Ищите хоть в сотнях справочников – слова «декал», не найдете. Отвечу: Декалов ровным счетом ничего не значит и не значило. Как свидетельствует старая газета, так решил именоваться с начала 1930-х годов некий гражданин Шевченко, и он избрал себе для фамилии явно не имеющее никакого смысла созвучие, показавшееся ему красивым и звонким. И никто его не осудит. В самом деле: разве фамилия обязана иметь значение?

Но есть примеры и более разительные. Просмотрим все ту же подшивку «Известий» за 1930 год. Зачем, казалось бы, Николаю Синеглазову понадобилось превращаться в немца Роберта Эллера, Ширинкину – во француза Гартье, а Александру Ивановичу Егорову преобразиться в совершеннейшего англичанина – Роберта Джемсовича Нортона? По всей видимости, это были очень молодые люди, которых пленяло все иностранное, западное: заменяя свое русское наименование заморским, они полагали, что будут выглядеть эффектней, оригинальней, привлекательней.

А сейчас этому Роберту Джемсовичу Нортону трудно было бы доказать кому-либо, что он не английского и не американского происхождения. Трудно это сделать его детям, даже если Нортон назвал их Богданом и Светланой. У нас пользуются равенством и уважением все нации, но, согласитесь, довольно нелепо внушать окружающим представление, будто ты иностранец. Как не вспомнить здесь героя пьесы Маяковского «Клоп», который из Присыпкнна стал Пьером Скрипкиным! Думаю, что в наши дни доморощенные Эллеры, Гартье и Нортоны вернулись если не к своим старым, то во всяком случае к русским фамилиям.

Эти примеры – лишний довод против некоторых самоуверенных людей, которые берутся по фамилии безошибочно определить происхождение человека. Насколько смешны подобные суждения, видно уже но попытке считать Монахова – потомком монаха, а Князева – потомком князя, о чем я уже писал.

Но немало русских людей носят действительные, а не придуманные ими самими иностранные фамилии. Многие из таких людей – совершенно обрусевшие потомки давних пришельцев в нашу страну, и иностранного в них – одна только фамилия, неумолимо переходящая у мужчин из поколения в поколение. Мы были бы отъявленными невеждами, если бы считали замечательного русского поэта Александра Блока немцем на том основании, что его предок был выходцем из Мекленбурга, поступившим на службу к царю Алексею Михайловичу. Так ведь и Лермонтова можно зачислить в шотландцы – поэт считал своим предком некоего Лермонта, выходца из Шотландии. Немецкие фамилии Кюхельбекер, Дельвиг, Пестель, Фет, Рерих, Юон, Энгельгардт не делают наших замечательных соотечественников немцами. Фамилия и национальность – отнюдь не одно и то же.

В 1824 году Пушкин писал брату: «Не забудь Фон-Визина писать Фонвизин. Что он за нехристь? Он русский, из перерусских русский». Пушкин, конечно, знал, что автор «Недоросля» – далекий потомок ливонского рыцаря, но не считал правильным подчеркивать его происхождение давно уже изжившим себя раздельным написанием фамилии.

Вы, наверное, вспоминаете и лермонтовского Печорина, записавшего в своем журнале: «Нынче поутру зашел ко мне доктор: его имя Вернер, но он русский. Что тут удивительного? Я знал одного Иванова, который был немец».

Мы с вами тоже, читатель, недавно познакомились с англичанами и немцами Юрьевым, Ивановым, Игнатьевым, жившими в Москве в XVII веке. Что же говорить об их русских потомках?

Вместе с тем встречаются исконно русские семьи, исстари носящие иностранные фамилии, без всякого на то серьезного повода. В этом свете любопытно происхождение фамилии советского полководца маршала Василия Константиновича Блюхера. Прадед Блюхера – суворовский солдат – вернулся с военной службы в родную ярославскую деревню. Увидев бравого отставного воина, помещик восхитился и сказал: «Ах, какой ты видный – форменный фельдмаршал Блюхер». Прозвище пристало к солдату, превратилось в фамилию. Ее унаследовал и крестьянский парень Вася Блюхер, ставший выдающимся военачальником и, так сказать, прославивший ее заново. Теперь уже, слыша фамилию Блюхер, мы вспоминаем не прусского фельдмаршала, отличившегося в боях с Наполеоном, а полководца времен Гражданской войны в России.

Бывали и другие случаи, когда помещики-самодуры, военные или гражданские начальники по собственной прихоти награждали русских людей иноземными фамилиями. Ученик Петербургской театральной школы, в дальнейшем – видный балетмейстер, был переименован из Лесогорова в Вальдберга – это точный перевод русской фамилии на немецкий язык. Но писали его фамилию неточно – Вальберг или Вальберх, а дочка его, известная актриса, именовалась уже снова на русский лад – Вальберхова.

Случались и добровольные переименования такого рода. Разбогатевший крестьянин записывался в купеческую гильдию, то есть сословное учреждение. В этих случаях он сам мог придумать себе фамилию – кто там интересовался его родословной или документом, которого обычно вовсе и не было: важно, чтобы он доказал, что владеет товаром и капиталом. Чаще всего новоявленный купец превращал в фамилию имя или прозвище отца, но иногда и семейный промысел: кондитеры Абрикосовы разбогатели на торговле абрикосами, банкиры Солодовниковы начинали с торговли солодом.