Пьер Шоню - Цивилизация классической Европы

Таким образом, в 1620 году Испания вольна была вмешаться в религиозную войну, которая ее не касалась. Филипп IV, наследовавший своему отцу 31 марта 1621 года, родился в Вальядолиде 8 апреля 1605 года. Кровное родство и сифилис подтачивали потомство последних Габсбургов. Слабого наследника воспитывали в страхе. Полученное образование превратило его в робкого угрюмца, раба собственных чувств. Охотник до любовных похождений, методичный развратник, скупой и прилежный, уверовавший в конце жизни ради успокоения совести в аскетические подвиги сестры Марии из Агреды, [14] Мария Коронель, францисканская монахиня из Агреды (1602–1665), знаменитая своими экстатическими видениями. — Примеч. перев. Филипп IV всю жизнь был марионеткой в руках своего окружения.

Тридцать первого марта 1621 года произошло выдающееся событие. Разумеется, не революция, но что-то вроде «дня одураченных» — смена команды и ориентации. Подлинная революция в Испании приходится на более ранний момент: как все революции эпохи барокко, она была реактивной.

После смерти Филиппа II традиционная аристократия, сара у espada, [15] Букв.: «плащ и шпага» (исп.), вероятно, намек на особый жанр испанской любовной комедии плаща и шпаги (Лопе де Вега). — Примеч. науч. ред вернула безраздельную власть в Испании; letrados, профессионалы из среднего класса, были отстранены от должностей.

Команда графа-герцога де Оливареса принадлежала к тому же социальному слою, что и команда герцога де Лермы, властвовавшего при Филиппе III. И все же?

Дон Гаспар Гусман-и-Пиментель Рибера-и-Веласко де Товар граф де Оливарес по рождению, милостью короля возведенный в герцоги де Сан Лукар ла Майор, родился в 1587 году в Риме, где в то время находился с посольской миссией при Святом Престоле его отец, он был третьим ребенком влиятельного, скорее андалусского, чем кастильского семейства. В 14 лет, студентом в Саламанке, ректором которой он станет в 17 лет, юный Гаспар, предназначавшийся тогда церкви, был главой частного дома, включавшего интенданта и 21 слугу. Несмотря на это, возможно, по причине столь очевидной роскоши Оливарес и его приближенные не причислялись безусловно к лучшей аристократии. Семья была agraviada, потребуется десять лет усилий и брак с одной из Монтеррей, чтобы из выскочек выйти в знать.

Сей знатный андалусский сеньор будет с размахом участвовать в крупной американской торговле. Передовой отпрыск бесплодного класса? Да, конечно. Но не следует поспешно путать Оливареса с Heeren XVII — Советом 17 директоров Ост-Индской компании — или с Heeren XIX — Советом директоров ВестИндской компании. В данном случае не выгода была движущей силой. Он был увлечен не процессом производства, но желанием развлечься с блеском и политической выгодой. Десять лет на то, чтобы стяжать величие, и шесть — чтобы наихудшими средствами овладеть сознанием принца. Ни править, ни жить Филипп IV не мог без Оливареса. Даже после опалы 17 января 1743 года и смерти (22 июля 1645 года) Оливарес оставался при короле: его племянник дон Луис де Аро наследовал ему. Дворцовый переворот 31 марта 1621 года был жесток: лилась кровь.

Франция Ришелье тем более не отличалась особой мягкостью, так же как и Англия Кромвеля или Голландия эпохи Дордрехтского синода. Жестокость, которую Борис Поршнев относит на счет классовой ненависти в подавлении народных восстаний во Франции накануне Фронды, в барочной Европе направлялась властвующей аристократией против себя самой в столкновениях группировок.

Между Францией и Испанией различие было в степени, но не в природе. Испании не хватало дворянства мантии, достаточно успешно идентифицирующего себя с государством, чтобы добиться права наследования ценой какой-нибудь полетты. Не будь этого дворянства мантии, монархия во Франции удвоила бы с той же легкостью козни долгого регентства (октябрь 1610 — март 1615 года). Оливарес — тот же Ришелье, но которому не хватало службы дворянства мантии.

Будучи у власти, Оливарес атакует по нескольким фронтам. Надо опереться на общественное мнение? Для этого необходимо что-нибудь показное. В январе 1623 года собралась знаменитая Junta, или комиссия «по реформе нравов», великая государственная ассамблея, происходящая от кортесов 1621 года. Надо вернуть награбленное? Наряду с классическим набором ограничительных и морализаторских мер, возраставших с 1623 года, находится решение удивительно нововременного свойства: проводить ревизию состояний при вступлении в должность и по выходе в отставку. За злорадством и демагогией в этом решении таится верное осознание необходимости неподкупных администраторов — этой квадратуры круга средиземноморской Европы. В материях денежных — смелое использование инфляции. После двадцатилетия обесценивания денег в этом поначалу не было ничего неблагоприятного. В 1625 году номинальные цены достигли уровня 1601–1603 годов. Первым эффектом стало исчезновение с 1624 по 1627 год позитивной аномалии заработной платы. Благоприятный эффект ощущали классы, формирующие общественное мнение. Граф-герцог еще лет десять спекулировал упованиями на будущее.

По меньшей мере в двух вопросах он безуспешно пытался дойти до сути. Из прагматических соображений 10 февраля 1623 года он, сократив ограничения статутов о чистоте крови, решил сдержать разгул антисемитизма, который, умножая препятствия на пути потомков евреев-выкрестов, душил Испанию атмосферой доносов, подрывал продвижение среднего класса и отдалял полуостров от процесса капиталистического развития. Графу-герцогу удалось лишь умножить ненависть, выплеснувшуюся во время его опалы. Некоторые находят блистательное литературное воплощение этого в «Часе воздаяния», вышедшем из-под пера Кеведо.

Андалусец по отцу, кастилец по матери, связанный с Америкой частными интересами, Оливарес знал, где располагается объединяющий центр империи — на оси рынков Старой Кастилии, Толедо, Севильи и Америки. Демографический обвал кастильской деревни, о котором постоянно заявляли в кортесах, не мог ускользнуть от него. Равно как и вытекающая из него фискальная перегрузка. Значит, необходимо положить конец фискальной привилегии периферийных Испаний (Португалия и Арагонская корона — 190 тыс. жителей в начале XVII века). Однако эти поблажки имели свою ценность. Они обеспечивали спокойствие требующих особого внимания и менее вовлеченных в имперскую авантюру провинций, сглаживали некоторые последствия неблагоприятной конъюнктуры.

Чтобы отвоевать на севере протестантскую Европу, требовалось дополнительное усилие. Верность Португалии и Арагонской короны покупалась ценой значительных налоговых послаблений. Требовать большего для Кастилии означало погубить империю.