Лени Рифеншталь - Мемуары

Эта ситуация могла иметь для меня тяжелые последствия. Я не сказала ни одного слова королю Ватусси, а также не передавала никаких приветов вождю туземцев. Нас арестовали в Китенси, в отеле у озера Киву, где мы, за исключением управляющего отелем и бельгийского полицейского, ни с кем не разговаривали. Даже на минуту мы не могли выйти из комнат.

Это известие глубоко меня задело. Кто может придумать такую глупость? Тут я вспомнила о бельгийском полицейском, которому мы должны были вручить паспорта. Когда он заглянул в мой, на чистом берлинском диалекте спросил: «Вы не Лени Рифеншталь?» Не было сомнения: бельгийский полицейский был соотечественником, и только он смог придумать такую «историю». Эта клевета была для меня неприятной, прежде всего по отношению к немецкому консулу, который лично старался уладить дело с моей бельгийской визой. Кроме того, отказ повлек за собой тяжелые последствия для нашего фильма. Только в Руанда-Урунди, тогда еще зоне влияния бельгийцев, я нашла подходящее место. Мы облетели почти всю Восточную Африку, но ни одна из рек нам не подходила. Или река текла по саванне, или была похожа скорее на Изар или Шпрее, но никак не на африканскую реку, которая требовалась по сценарию.

Вторая плохая новость: вечером в сумерки ограбили нашу сафари-машину, которая стояла на оживленной улице Найроби прямо перед отелем «Торрес». Были похищены не только костюмы, но и документы, дневниковые записи, проявленные и непроявленные фотоматериалы, пять фотокамер, принадлежавших моим сотрудникам. Но самым ужасным была пропажа единственного экземпляра рукописного сценария фильма. Оставалась только одна возможность: нам с Хельге как можно точнее воспроизвести все прописанные диалоги.

Со времени моего приезда в Африку у меня не было ни одного свободного часа. Каждое утро мы вставали в шесть и трудились с небольшими перерывами, до глубокой ночи. Работа была не только творческой. Одновременно надо было вести много документации: распоряжения, графики работ, учет расходов, оплата страхования и налогов, написание заявлений о выдаче разрешений на съемки животных в национальных парках, и тому подобное. Своими личными делами я в течение трех месяцев не занималась. Мне хотелось наконец-то начать съемки.

Мое терпение подвергалось жестоким испытаниям. Все время откладывался наш отъезд. Все транспортные средства должны были быть еще раз проверены перед длительной поездкой и укомплектованы запасными частями.

Ко всему прочему удар в спину неожиданно нанесла мне сафари-компания. Джордж Сикс — его мы не видели целый день — прислал записку, в которой сообщал решение дирекции и компании о приостановке работ. Обоснование: ошибки в расчетах и отзыв согласия на проведение сафари. Нам выставили стандартные цены, но были они в три раза выше, чем значились договоре. В этом случае они были нам не по карману. Настоящий шантаж! Сама я могла объяснить это только тем, что хотя Сикс и имел самые лучшие намерения, но финансовые потери, возникшие прежде всего из-за аварий машин, привели к разногласиям с другими директорами. К несчастью, Стэн, генеральный директор компании, был вне досягаемости. Он находился в Танганьике.

После оживленных многочасовых споров между мной, Сиксом и другими директорами мы получили разрешение на пребывание в палатках до приезда Стэна. Наш лагерь был разбит на окраине Найроби.

Негры роптали. Мне стоило больших усилий восстановить спокойствие. Настроение моих сотрудников было ужасным. Гейнц Холынер, оператор, заболел тропической лихорадкой с высокой температурой. Он выглядел почти безнадежным, оставалось уповать только на чудо.

Вскоре по радио со мной связался Стэн. Он сообщил: сафари продолжается. Наш договор остается в силе, и подлежащие оплате счета без налога получают отсрочку до конца года. Через несколько недель после окончания сафари в Танганьике он присоединится к нам в Уганде и сам возглавит экспедицию.

Между тем наступило 16 ноября. Когда наша автоколонна покинула Найроби, серьезно заболел Хельге Паулинин. Он отказался остаться в городе, думая, что это легкое недомогание. Но вскоре его состояние резко ухудшилось. Рвота, высокая температура, сильный понос и ужасный озноб. Как ни тяжело было отказаться от нашего творческого сотрудничества — а другого ассистента не найти, — я решила уговорить его вылететь в Германию и там обратиться к хорошим врачам. Услышав мою просьбу, он внезапно вскочил, бросился на землю и закричал: «Нет, нет, я хочу умереть здесь!»

Потрясенные, стояли мы около рыдающего Хельге. Нам ничего не оставалось, как продолжать поездку вместе с ним.

Как червь тянулась наша автоколонна по скверным дорогам. Ночи были такими холодными, что мы дрожали даже под одеялами, днем же было душно и жарко.

В конце ноября мы достигли цели — Национального парка королевы Елизаветы.

Мне посчастливилось встретить здесь губернатора Уганды, который впервые разрешил разбить в Национальном парке лагерь для нашей киногруппы. Мы также получили редко выдаваемое разрешение проплывать по реке, где в воде резвились сотни бегемотов.

Наконец-то чуточку счастья! Теперь мы ждали только хорошей погоды. Но небо было серым. Эти месяцы обычно самые солнечные в году. Еще никогда, говорили живущие там англичане, не был этот период таким холодным и мрачным. Атомные испытания, полагали они, изменили климат и разрушили привычную карту погоды во всем мире.

Мы использовали ненастье, чтобы отремонтировать наш плавучий дом, пострадавший от длительных перевозок. Каноэ, на которых он был построен, стали пропускать воду во многих местах и при первой же попытке спустить сооружение на воду ушли в глубину. В то время как Сикс занимался ремонтом, мы пытались в те немногие моменты, когда светило солнце, снимать зверей.

Их было превеликое множество: львы, слоны, буйволы, газели, гиены и носороги. Так как мы на внедорожниках могли свободно передвигаться повсюду, нам вскоре удалось сделать хорошие снимки, особенно когда машина подвергалась нападению какого-нибудь носорога, что случалось нередко.

По ночам львы и гиены подходили к нашим палаткам очень близко. К этим визитам поначалу следовало привыкнуть. Я спала в одной палатке с Ханни, и, если кому-то нужно было выйти ночью, приходилось будить соседку. Никто не покидал палатку в одиночестве. К змеям и ядовитым насекомым мы между тем привыкли. Нужно было обязательно проверять и вытряхивать обувь — нет ли внутри скорпионов, потому как это было их любимым местом.

Хельге Паулинин оправился от тяжелой болезни и активно занимался подбором костюмов. Никто бы не сумел сделать это лучше. Тем временем отремонтировали каноэ. Наконец-то мы приступили к первым пробам с черными артистами.