Андрей Фесенко - Русский язык при Советах

Подтверждением правоты акад. Виноградова является применение в языке семантической пары герой-героиня. Действительно, там, где элемент пола не играет основной роли, слово «герой» может относиться как к мужчине, так и к женщине: Герой Советского Союза (Валерий Чкалов, Валентина Гризодубова), Герой Социалистического Труда (Василий Алексеевич Дегтярев, Шамама Хасанова).

Там же, где звание может относиться только к представителю одного пола, именно женского, употребляется соответствующая форма: «мать-героиня» (многодетная мать).

А. Миртов в своей статье «Из наблюдений над русским языком в эпоху Великой Отечественной войны» (стр. 99) так характеризует положение с оформлением женского рода в русском языке последних десятилетий:

«…называть ее (женщину – Ф.) по профессии мужа стали всё реже и реже… Процесс этот почти закончился к началу Великой Отечественной войны и совершенно закончился в годы военного времени… Если нужно женщину назвать по мужу, в официальной речи говорят: жена генерала, жена полковника, жена офицера, жена директора, жена профессора и т. д.; слова генеральша, профессорша, офицерша теперь доживают свой век в просторечии, в семейном или шуточном употреблении».

Отказ от применения соответствовавших женскому роду суффиксов – к [66] , их (врачиха), иц (полковница), ш (кассирша) – привел к разнобою в согласовании данных имен существительных с именами прилагательными, глаголами и местоимениями. А. Миртов приводит очень наглядный пример из рассказа В. Лидина «Дело №»:

«Кассир, немолодая и полногрудая Елена Ивановна, заходила в свою уединенную клетушку… И каждый, кто видел ее пухлые руки…»

Ироническое отношение к так сказать «двухродности» профессиональных обозначений наблюдается даже в официальном сатирическом журнале «Крокодил»:

«Машиниста Степанова знаешь? – Еще бы! – Женился. – На ком? – На начальнике станции». (1939, № 33).

«Теперь у нас в колхозе прибавится еще один старший механик. – Кто? – Муж нашего механика». (1945, № 22).

Далее Миртов указывает на два основных пути дифференциации родов: 1) придание имени существительному пояснительного слова – женщина-врач, что возникло еще в конце XIX ст., но не привилось; 2) суффиксация – иц (ударница, колхозница, наводчица и т. д.), к (комбайнерка, партизанка, диверсантка и т. д.). Что касается субстантивированных прилагательных, то здесь происходит простое изменение родового окончания – вожат ая , звеньев ая , военн ая :

«Товарищ военная – окликнул меня звонкий женский голос». (Джигурда, Теплоход «Кахетия»),

хотя и не исключаются случаи такие как, например:

«Я уже теперь старый военный, – говорит Валя Тимофеева». (Известия, 19.VII.1941).

Также к области флексии следует отнести по сути семантический вопрос формы множественного числа имен существительных абстрактных, когда-то допускавшихся только в единственном числе. Теперь же в музыке мы встречаем «Десять мимолетностей» Прокофьева, в поэзии – «любвишки» и «любвята» у Маяковского. Особенно часты подобные формы у Сельвинского:

И матовый пузырь, оправленный в кость…

Гранеными ледышками стучался от энергий.

(Улялаевщина, 7)

Весь организм завода. Сталь.

Животная мощь электричеств.

(Избранные стихи, 9)

У Н. Шпанова также находим рассказ «Пятьдесят бесконечностей» (сборник «Горячее сердце», Москва, Советский писатель, 1942).

Следует, однако, отметить, что и до Революции подобные формы встречались спорадически в литературе, в частности у В. Брюсова:

Приидут дни последних запустений…

…Ни светов, ни красок нет.

и даже еще у А. Герцена:

…все задержанные злобы этого человека распустились. («Былое и думы», ОГИЗ, Ленинград, 1946, стр. 72).

Здесь следует подчеркнуть, что необычным до Революции множественное число имен существительных абстрактных было только для художественно-литературного языка, что же касается науки, в частности математики, то там всегда выглядели вполне нормальными такие формы, как «многообразие бесконечностей», «бесконечности различных категорий» и им подобные [67].

Но наиболее вызывающим явлением оказалась просторечная, но очень сильная тенденция «орусачивать» многие слова среднего рода иностранного происхождения. Эти слова подвергаются склонению:

…этот трамвай, который сейчас выйдет из депа… [68](Ильф и Петров, 12 стульев, 100).

Особенно показательно в этом отношении слово «бюро»:

Стой! Я был твоим знакомым,

Девушка из Райстатбюра!

(Безыменский, Стихи о комсомоле, 61)

…Вы меня принимали за дурака и били Промбюром… (Гладков, Цемент, 207).

А у Маяковского мы находим не только флективность падежей, но и вольное изменение рода:

Я, товарищи, из военной бюры [69].

(Маяковский, Хорошо, 116)

Во всяком случае эта тенденция к склонению иностранных слов среднего рода настолько сильна и живуча в современном русском языке, что уже упоминавшийся выше А. Ефимов вынужден был напомнить агитаторам и пропагандистам, в помощь которым предназначена его книга, что «к числу несклоняемых слов относятся пальто, бюро, депо, пенснэ, кашнэ, какаду, галифэ и др.» (стр. 116).

Обратное явление, т. е. тенденцию к несклоняемости имен существительных, правда собственных, а не нарицательных, как отечественных, так и иноязычных, отметил Ф. Гладков («О культуре речи», стр. 233):

«…с древних пор известно из элементарной грамматики, что существительные собственные согласуются в падеже со своими нарицательными. Но пишут: «в селе Смоляевка», «мост через реку Сура», «сплав леса по реке Чусовая». А по-русски надо бы писать и говорить «в селе Смоляевке», «мост через реку Суру», «сплав леса по реке Чусовой». Наши переводчики и нередко писатели и корреспонденты пишут и говорят, не согласуя в падеже иностранных мужских имен и фамилий: «встреча с Альфредом Дюваль» (т. е. с Альфредом Дювалем), «оркестр под управлением Франца Крейслер» (т. е. Франца Крейслера)…»

Во всем этом, видимо, проявляется влияние военного, штабного языка, где принято говорить и писать: «в населенном пункте Ивановка», «правее Сидоровка» и т. д.

Следует добавить, что кроме военного влияния на несклоняемость второго элемента (нарицательного) парного словосочетания, здесь сказывается общее тяготение современного русского языка к определенной, пока еще ограниченной афлективности. В парном или более сложном (тройном, четверном и т. д.) словосочетании обычно выделяется один управляемый предлогом элемент, – остальные как бы «подвешиваются» к нему в номинативной форме. Наиболее ярко этот процесс проявился в сложных числительных и их производных (см. стр. 169).

Характерной также для современного русского языка оказалась усиленная номинализация прилагательных (употребление их в функции существительных):