Анна Демшина - Визуальные искусства в ситуации глобализации культуры: институциональный аспект

Подобная позиция оказывается близка к системно-синергетическиму подходу, используемому сегодня в гуманитарных науках для изучения культуры (М. Каган, В. Бранский, А. Назаретян, О. Астафьева, В. Василькова). Данные парадигмы основаны на понимании целостности социокультурных процессов, в то же время акцентируют внимание на случайности, интуиции, как влияющих на поведение субъекта и возникновение областей нового. Часто синергетику воспринимают как науку, формулирующую общие законы существования любых сложных систем, но, как справедливо отмечает профессор Вернон Эбелинг, синергетика занимается вопросами методологии решения сложных проблем, изучением закономерностей процессов развития сложных саморазвивающихся систем, а не предлагает универсальные решения [3] . Закономерно в данном контексте появление в исторической науке в конце XX века «миросистемной» концепции И. Валлерстайна и ее широкое влияние на общественную мысль: она рассматривается в литературе по глобалистике как один из аспектов осмысления современного бытия и развития человечества. Согласно теории Валлерстайна, все страны капиталистической мир-экономики живут в одном ритме, диктуемом «длинными волнами», для нее характерно «осевое разделение труда», деление на ядро (центр) и периферию.

Подобные примеры пересечения позиций ученых из различных научных сфер демонстрируют практические результаты поисков междисциплинарного диалога, как пишет Э. Ласло: «Разрывы заведомо существуют между явлениями физико-химическими, биологическими, происходящими с отдельным человеком или социальными группами, и именно эти разрывы были основными факторами, которые обуславливали стойкое разделение областей научного исследования на отдельные дисциплины. И все же различия между науками преувеличены до такой степени, что они способны ввести в заблуждение широкую публику» [4] .

В рамках исследования институционального аспекта развития искусства как феномена культуры встает и другой важный вопрос – о сочетании самоорганизации и управления в сверхсложных и суперсверхсложных системах, которой является и искусство (М. Каган). В XX веке разрабатывались и внедрялись законы, управляющие развитием свободного рынка (например, антимонопольные); сюда же можно отнести программы по социальному регулированию, поддержку государствами и общественными организациями ряда институтов художественной культуры, утверждение определенных духовных ценностей. Данные программы в идеале должны предотвращать общество от распада, сохранять культурные ценности. О том, насколько эти меры могут быть неадекватными, хорошо знакомо жителям России, пережившим тоталитарный режим, но и другая крайность – отрицание управления как такового – также чревата непредсказуемыми последствиями. Поиск баланса в управлении культурными институтами, таким образом, может быть основан только на диалогическом понимании культуры, при осознании важности искусства как носителя духовной культуры. Именно духовная культура обеспечивает сохранение и развитие культуры, определяет взаимоотношения с природной и социальной компонентами бытия. Это особенно актуально в современной ситуации кризиса духовной культуры, когда в стирании межкультурных границ идет процесс искусственного навязывания ценностей, моделей социокультурного поведения в рамках мировой унификации жизни.

Поэтому динамика институциональности в сфере искусства тесно связана и с культурной политикой. Часто культурную политику определяют только как систему практических мероприятий, финансируемых, регулируемых и в значительной мере осуществляемых государством (наряду с частными лицами), направленных на сохранение, развитие и приумножение культурного наследия нации.

Несомненно, использование государственного ресурса, сохранение и развитие культурного наследия являются важными компонентами культурной политики, но не полностью определяют ее задачи и механизмы функционирования. Более точной видится позиция по данному вопросу российского ученого А. Флиера. Он полагает, что подавляющая часть многообразных культурных процессов протекает в обществе стихийно, подчиняясь лишь глубинным законам социальной самоорганизации людей в их коллективной жизнедеятельности. Вместе с тем, отдельные составляющие этого комплексного процесса поддаются разумному и целенаправленному регулированию, стимулированию одних тенденций и свертыванию других и т. п., осуществляемых с позиций видения и понимания стратегических путей, по которым движется данная цивилизация. Комплекс этих мер по искусственному регулированию тенденций развития духовно-ценностных аспектов общественного бытия и может быть назван «культурной политикой» [5] . Вопросы культурной политики сегодня активно обсуждаются учеными, можно вспомнить работы К. Разлогова, В. Жидкова, в Москве действует Институт Культурной политики, проводятся научные форумы и круглые столы, посвященные данной проблематике.

К. Разлогов отмечает, что в последнее время появился термин «транскультурализм», обозначающий способность человека осваивать различные культурные традиции в их совокупности и культурный опыт разных стран. В этих условиях культурная политика государства должна способствовать созданию в его границах единого культурного пространства и устанавливать «правила игры» для взаимодействия субкультур [6] .

Само понятие «культурная политика» подразумевает некое властное воздействие на определенную аудиторию, преследующее конкретные цели. Сформированные властью категории мышления впоследствии начинают примеряться ко всему, весь мир начинает оцениваться с их позиций. В таком контексте культурная политика становится частью властного дискурса, что предполагает не только возможности использования разнообразных ресурсов (государственных, медийных, информационных, работу с формальными и неформальными лидерами и т. д.), инструментов коммуникативного воздействия, но, учитывая репрессивный потенциал власти, и особую ответственность за ее содержание.

Власть, стратегии перераспределения властного капитала в XX веке приобрели особое значение, и, к сожалению, культура и искусство часто оказывалась и оказывается заложником тех или иных идеологических игр. Ведь даже в музее происходит актуализация нужного данной культуре социально-культурного опыта, отобранного и «музеефицированного». Институализация артефакта как феномена искусства в музее так же является примером властной стратегии: подключение человека к культурному коду зависит от контекстуализации, отношения музея (как культурного института) к экспонируемому материалу, его интерпретации. Научная обработка, даже реставрация – все это факторы оценки, включения артефакта в аксиосхемы. В «арт-практике» подобной властью обладает куратор. Д. Дики говорил о том, что художнику, абсолютно свободному в выборе техник, стилей и даже тех предметов, которые объявляются произведениями искусства, тем не менее, приходится учитывать «всю византийскую сложность художественного мира» [7] . Данное замечание, если вспомнить суть «византийской политики», еще раз подчеркивает связь институализации искусства с властным дискурсом.