Анатолий Иванов - ЦИВИЛИЗАЦИЯ МАДОННЫ

Культ Исиды был также связан в древнем Египте с почитанием коров. По сообщению Геродота, «коров им (египтянам) не дозволяется приносить в жертву, так как они посвящены Исиде. Изображение Исиды представляет женщину с рогами коровы подобно тому, как эллины изображают Ио; вообще все египтяне чтут коров гораздо больше, нежели остальных животных» (II 41). Почитание коров в Египте живо напоминает нам Индию.

Далее Геродот пишет о том, что «не все египтяне одинаково чтут одних и тех же богов, за исключением Исиды и Осириса, который, по их словам, есть тот же Дионис; только эти божества одинаково почитаются всеми египтянами» (II 42). М. А. Коростовцев также отмечает: «Государственной религии, в нашем понимании, в Египте никогда не было, как не было и единой церковной организации. В связи с этим не существовало обязательных для всей страны религиозных догматов, не наблюдалась унификация религиозных воззрений». «Надо решительно расстаться с довольно широко распространенным мнением о египетском жречестве как о касте или какой-то похожей на касту замкнутой корпорации. Жречество в Египте — царская служба». Эта черта роднит Египет с Критом и Грецией, но все они никак не втискиваются в «лунную цивилизацию» Эволы, характерной особенностью которой он считал выделение священнослужителей в особое сословие.

Геродот отождествлял Исиду с греческой Деметрой, и то, что он говорит о распространении культа Исиды в Египте, может быть тоже переносом на египетскую почву отношений, имевших место в Греции, где самыми популярными божествами были Деметра — Матерь Божия и Дионис — Сын Божий. Правда, у Геродота Дионис это Осирис, а сын Осириса и Исиды Гор-Аполлон (II 156). Но, как бы то ни было, Исида с младенцем Гором на руках послужила прообразом христианской Богоматери.

Совпадение символов вовсе не означает, что совпадает и содержание. Уже в древности цивилизация Великой Матери не была чем-то однородным, ее культ принимал самые разнообразные формы в зависимости от расовой и этнической почвы, на которой он развивался. Эвола же сваливал все эти разновидности в одну кучу «материнской культуры», которую определял следующим образом: «Перенос понятия женщины как начала и субстанции творения в метафизическую плоскость — определяющая тема сама по себе. Богиня выражает высшую действительность, и все существа, которые должны рассматриваться как ее дети, являются по сравнению с ней обусловленными и подчиненными, без собственной жизни, т. е. слабыми и преходящими. Таков тип Великой Богини жизни в азиатско-средиземноморском регионе, каким его представляют Исида, Ашера, Кибела и особенно Деметра, центральный образ пеласго-минойского цикла». Об Иштар в одном из древнейших гимнов говорится прямо как об Аллахе в первой суре Корана: «Нет истинного Бога кроме Тебя», и она величается «Умму илани», т. е. Матерь богов.

Эвола считал «женско-теллурическим символом» триаду: Мать (божественная Жена), Земля и Вода (или Змея), три характеристические, в значительной степени равноценные и часто взаимосвязанные формы выражения культа (Мать-Земля, вода как творческое начало, водяная змея и т. д.). Но эта схема опять разбивается о конкретные религиозные представления разных народов. Так древние шумеры видели в воде первородную божественную стихию, в которой коренилось начало жизни, но водой ведал бог Эа, а не богиня, а землей тоже бог — Энлиль. Предпочтение, отдаваемое луне, Эвола связывал с матриархатом: у шумеров Солнце рождалось от Луны, но речь шла об отношениях отца и сына, а не матери и сына — и Луну, и Солнце олицетворяли мужские божества, Син и Уту (у семитов Шамаш).

У шумеров на матриархальную, если верить Эволе, основу уже накладывался патриархальный налет. Усиление патриархальной тенденции заметно по той эволюции, которую претерпела верховная троица. Сначала это была нормальная семья: верховный бог неба Ану назывался отцом богов, Иннина — богиней-матерью (у семитов это богиня природы, жизни и рождения Иштар, олицетворением которой была планета Венера), а имя бога воскресающей природы Таммуза означало «истинный сын». Впоследствии небо, землю и воду захватили три мужика, Ану, Энлиль и Эа, Иштар оттеснили во «вторую лигу», а Таммуз из ее сына превратился в ее мужа. В Вавилонском царстве, в котором семиты возобладали над шумерами, бог солнца Мардук был объявлен верховным Богом и творцом Вселенной, началом порядка, света и добра. По Эволе получается, что семиты были носителями нордической, гиперборейской идеи.

Эвола с отвращением описывает мистерии малоазиатской богини Кибелы, Великой Матери богов, которую греки отождествляли с матерью Зевса Реей. Участники этих мистерий в экстазе оскопляли себя. На Крите, как мы помним, жрицами Великой Богини были женщины. Победившим мужчинам, чтобы служить Ей, нужно было перестать быть мужчинами.

А служить приходилось. Во время Второй пунической войны в Риме было решено ввести почитание Кибелы. Без помощи Великой Матери богов нельзя было одержать победу над карфагенянами с их кровожадным Ваалом. Рим вынужден был вернуться в лоно Великой Матери, чтобы Ее цивилизация восторжествовала над патриархальной семитской цивилизацией.

В Малой Азии центром культа Кибелы была Лидия. А именно из Лидии Геродот выводил тирренов, т. е. этрусков (I, 94). Его рассказ долго считали басней, но выясняется, что возвращение Рима к Великой Богине было возвращением к истокам.

Этрусков барон Эвола тоже не жаловал. По его мнению, этот народ проявлял «характерные черты теллурического или… лунно-жреческого общества, которое вряд ли совместимо с центральным направлением и духом Рима». Он признавал, что этрускам был известен и уранический мир мужских божеств, но они были весьма отличны от олимпийских. «Они не обладали подлинным суверенитетом и были как тени, над которыми властвует безымянная, таинственная сила, довлеющая надо всем и подчиняющая всё одним и тем же законам… Этот фаталистический и тем самым натуралистический мотив этрусского Неба, как и пеласгическое представление о сотворенном и подчиненном Стиксу Зевсе, выдает дух Юга, для которого, как мы знаем, характерно подчинение всех существ, даже божественных, одному началу, которое как лоно Земли, избегает света и законы которого являются суверенным правом для всех существ, возникающих благодаря им ради случайной жизни». Эвола видит на всем этом тени Исиды и греческих богинь, которые, как творения Ночи, были олицетворением Судьбы и всевластия законов Природы. В культуре этрусков, заключает Эвола, присутствовал доиндоевропейский элемент.

В своей оценке этрусков Эвола шел опять-таки по стопам Бахофена, согласно которому этруски были типичным народом Востока, принесшим на Запад свои мифы о Великих Богинях-Матерях. Советский этрусколог А. И. Немировский отрицает наличие гинекократии у этрусков, но признает, что этрусские женщины пользовались большей свободой, чем греческие, и что в данном случае сказывалось влияние религиозной традиции. Этрусская царица занимала положение заместительницы Богини-Матери. Эта ее роль не имела каких-либо параллелей в Италии. Этрусская царица была носительницей сложившейся в эгейско-анатолийском регионе концепции «священного брака». Примером может служить легенда о Танаквиль — часть предания о вступлении на престол Тарквиния Древнего, который был грек по отцу и этруск по матери, женился на знатной этрусской женщине Танаквиль и по ее предсказанию стал царем. А. И. Немировский сближает это предание с легендой об основании династии фригийских царей Мидасом. Элементы одни и те же: «незнатный человек становится царем благодаря воле верховного божества, пославшего орла в качестве вестника своей воли. Истолкование ее дает женщина, становящаяся супругой носителя царской власти. Без Танаквиль и безымянной девушки из жреческого рода ни Тарквиний, ни Мидас не стали бы царями».