Анатолий Иванов - ЦИВИЛИЗАЦИЯ МАДОННЫ

Итак, метаморфоза земного бытия, зарождение и рост, гибель и новое возникновение — это непрерывный и неустанный труд Матерей. И если на земле всё, обновляясь, продолжает свое существование главным образом благодаря женскому началу, то становится понятно, что творящим божествам придано обличье женщин и зовутся они почетным именем Матерей».

По мнению Эккермана, Гете в этом своем «новом мифе» приближается к великой тайне природы. В этом «мифе» можно найти зародыши учений, которые станут весьма популярными в будущем. Так теорию полой земли, известную всем русским школьникам по фантастическому роману В. А. Обручева «Плутония», сегодня активно проповедует М. Серрано, и контуры учения Ницше о вечном возвращении тоже проступают у Гете уже весьма явственно. Но самое главное — вечность здесь тесно связана с женским началом, т. е. раскрывается смысл туманной формулировки «вечная женственность». Вечная женственность это источник вечной жизни. Ю. Эвола презрительно относился к тем, кто после смерти идет по «пути Матерей» (индийский, кстати, термин, встречающийся в «Упанишадах») и влачит «личиночное», бессознательное существование в нижнем мире хтонических божеств, растворяясь в тотемах, которые одни лишь бессмертны. Конечно, такое состояние нельзя назвать «действительным продолжением жизни», но ведь оно временное, за ним следует новое воплощение. Эвола это знал; другое дело, что его, как мы помним и этот вариант не устраивал, но это уже, как говорится, его проблемы.

В противоположность ему Фридрих Гельдерлин, который в романе «Гиперион» воспел свою возлюбленную под именем Диотимы, восклицал: «Я был бы готов тысячелетиями путешествовать по звездам, облачаясь во все формы жизни и говорить на всех ее языках, лишь бы хоть раз снова встретиться с тобой!» Вильгельм Брахман, автор религиозно-философского исследования «Новалис, Клейст, Гельдерлин», замечает в связи с этим: «Так можно говорить только о Божестве, занимающем в арийском мире место четко очерченного, отделенного от человека и мира непреодолимой пропастью Бога». В. Брахман называет роман Гельдерлина «священным Писанием немецкого духа». Его религиозным центром является Диотима, и здесь Гельдерлин выходит за пределы церковной сферы, место которой занимают природа и человек.

Гельдерлин, как и Гете, шел к Вечно-женственному через античную мифологию. Труднее был путь Новалиса. П. С. Коган написал, что Новалис «пришел к идеализации средневекового католичества и папства» и «стал скорбеть об уменьшении папской власти и уничтожении инквизиции». Этим анализ Когана и ограничивается. В. Брахман понял Новалиса более глубоко. По его словам, любовь к Софии фон Кюн заставила Новалиса осознать, что один человек может придать жизни другого такой смысл, который можно описать только с помощью религиозных категорий. Но те религиозные категории, которые были в распоряжении Новалиса, ограничивались христианством, особенно средневековым. И для него слились в одно София и Мария. В «Гимнах к ночи» он воспел Софию-Марию как богиню, словесно оставаясь в церковных рамках, но вкладывая в них иное содержание.

Говоря о статье Новалиса «Христианство или Европа», В. Брахман выражает сожаление по поводу того, что в своей философии истории поэт исходил из таких библейских понятий, как рай, грехопадение, кара и т. п. Поскольку он ограничивался рамками семитской философии истории, это нанесло ущерб арийскому содержанию идейного наследия Новалиса. Но Брахман задает вопрос: что это за вера, которую так вдохновенно проповедует Новалис? На первый взгляд мажет показаться, что речь идет о католицизме. Но когда Новалис пишет, что священники римской церкви «проповедывали любовь к святой, прекрасной Даме — христианской религии», это уже, как отмечает Брахман, слова не священников, а самого Новалиса. Это религиозный апофеоз его умершей невесты, Софии фон Кюн. «Не евхаристия, не «чудеса» мнимых святых, и даже не «вочеловечение Бога в Христе» лежат в основе высказываний поэта, а только встреча с девочкой, которая умерла в возрасте 14 лет», — заключает В. Брахман, прочно записывая Новалиса в «еретики». Брахман ссылается при этом на книгу Гросса «Немецкий идеализм и христианство» (1927), в которой доказывалось, что Бог Библии и Бог Новалиса это два разных бога.

У Новалиса был не Бог, а Богиня. У него была своя Беатриче с символическим именем, грядущее царствие которой он и предрек в своем романе «Генрих фон Офтердинген»: «Основано царство вечности… София навеки стала жрицей сердец».

А вышел Новалис (Фридрих фон Гарденберг) из семьи, принадлежавшей к протестантской секте гернгутеров (богемских братьев). Нет, не был германский, нордический протестантизм такой отравой, которая навсегда лишала человека способности искать истину.

В отличие от лютеранства, кальвинизм не поддается четкой расовой идентификации. Очаги этой религиозной эпидемии были территориально разобщены: тут и Южная Франция, и Швейцария, какие-то части Германии, но больше всего она поразила Шотландию и Англию.

Джон Морлей, автор одной из биографий Кромвеля, пишет интересные вещи о т. н. английской революции: «Вообще во время революции Англия была наименее революционной страною из всех трех. В ней не было ни угрюмого, грубого, неуступчивого ковенанторства северной Шотландии, ни дикой, первобытной, полубессознательной свирепости ирландцев. В сущности, не она, а две последние страны делали революцию».

Точнее, они были ее полюсами, католическая Ирландия — контрреволюционным, Шотландия — революционным. Удивительное вроде бы дело: два кельтских народа, языки которых принадлежат к одной и той же гойдельской группе, а какая разница! Шотландия остается оплотом кальвинизма в форме пресвитерианства до сих пор, а в те времена поветрие охватило всю Англию. В 1645 году английский парламент принял пресвитерианское устройство церкви. «Пламя фанатизма, столь несвойственное английскому характеру и никогда, ни прежде, ни после, до такой степени им не овладевавшее, охватило всю Англию», — пишет Дж. Морлей. — «Пуританский фанатизм ни в чем не уступал фанатизму средневековых испанских монахов или поклонников Ислама». В сентябре 1641 года пуританские общины постановили уничтожить живописные изображения как лиц Св. Троицы, так и Божьей Матери. В результате все церкви Англии оказались обезображенными: стены — голые, старинные цветные окна — перебиты, художественные статуи — выброшены и пережжены на известку, образа — изорваны или изломаны. По мнению Дж. Морлея, такое варварство оскорбляло «английскую любовь к благообразию».

Пресвитериане с ненавистью относились к идее веротерпимости. В 1648 году парламент принял постановление, назначавшее смертную казнь за публичное исповедание атеизма, арианизма и социнианизма. Строго каралась даже принадлежность к арминианской, баптистской и квакерской сектам. Смертью наказывался всякий, отвергавший тайну Троичности или какую-нибудь книгу в Старом и Новом Завете. Но сами пуритане так далеко ушли от Нового Завета, что Дж. Морлей называет воинствующий пуританизм «только наполовину христианским».