Александр Мень - Русская религиозная философия

Невозможно перечислить, что он делал и в каких направлениях. Он писал об экологическом кризисе, о поэзии Тютчева… О чем бы он ни писал, там всегда была глубокая, интересная мысль. Скажем, один греческий епископ публикует древнехристианский трактат (I‑II вв.). Соловьев дает его в переводе своего брата и снабжает комментариями. Это не просто ученые комментарии, а это целая бомба! Потому что он показывает, как было в первоначальной Церкви и что изменилось потом. И всегда ли к лучшему, — ставит он вопрос. Церковным реформатором он быть не собирался, но вопросы эти ставил.

К концу жизни Соловьев понял, что его проект соединения Церквей рушится, что он неосуществим. Соловьев пытается работать над теоретической философией. Он пишет огромный труд — христианскую этику. Пусть каждый из вас не поленится прочесть эту книгу. Это большой том, называется книга «Оправдание добра». В ней содержится так много важного и ценного. Соловьев говорит сначала об идеалах человеческих. Что такое добро? Внешнее счастье, гедонизм, власть, что‑то еще? Он показывает, что все это в конце концов лопается! И дальше анализирует — научно, философски, богословски, поэтически (ибо у него был поэтический взгляд на мир) — сущность того, что мы называем добром.

За несколько лет до смерти он причащается у католического священника. Этим самым он хотел показать, что он лично уже не признает разделения Церквей. Когда он сообщил об этом своему православному духовнику, тот ответил, что этого не надо было делать. Они резко поспорили. И когда Соловьев умирал, он сказал: «Я был не прав». Он сам раньше писал, что личные унии, личные переходы из Церкви в Церковь не помогут единству христиан, а наоборот, только вносят лишний соблазн.

Все вы знаете парк за районом Беляево — это бывшее поместье Узкое. Там сейчас санаторий Академии наук. Если кто из вас будет в этих местах, пройдитесь по дороге, ведущей вглубь, к санаторию, и вы подойдете к церкви. Она отремонтирована только снаружи, внутри там свалены книги, в свое время вывезенные из канцелярии Гитлера (они лежат с самой войны). Рядом с церковью, за оградой, дом, типичный помещичий дом. Это имение князя Трубецкого. Сергей Николаевич Трубецкой, бывший недолго ректором Московского университета, умерший через несколько лет после смерти Соловьева тоже достаточно молодым, блестящий философ, острый полемист и критик, благороднейший общественный деятель, — принял Владимира Соловьева под свой кров в критический момент, когда тяжелые и многочисленные болезни внезапно обрушились на него. На самом деле своим скитальчеством он постепенно убивал себя — и вдруг все вышло наружу. И в кратчайший срок ему стало настолько плохо, что он уже не мог оттуда уехать и умер на руках Сергея Трубецкого.

Перед смертью Соловьев исповедовался и причастился. Умер в сознании. Он читал псалмы на еврейском языке, потому что любил всегда к своим молитвам прибавлять язык Христа, чтобы это звучало как связь с древней христианской традицией. Он знал многие псалмы наизусть. Теряя сознание, потом приходя в себя, он говорил: «Трудна работа Господня». Действительно, этот совсем не старый человек нес на себе колоссальное бремя. Простой, как ребенок, и одновременно мудрый. Человек, который вызывал восхищение, зависть, ненависть, поношение, презрение. Человек, о котором потом напишут сотни книг и брошюр, — уже через десять лет после его смерти библиография о нем имела несколько сот названий. А сейчас это была бы уже целая книга.

Итак, он умер и был похоронен в Москве. Я хотел бы, чтобы когда у вас найдется время, вы зашли в Новодевичий монастырь. Прямо напротив входа, по первой же аллее, повернув направо, вы подойдете к памятнику Сергею Михайловичу Соловьеву — белому мраморному памятнику с его барельефом. Крест, конечно, сбит. Рядом — могилы его сына и дочери. Памятники, конечно, уничтожены. На могилах Владимира Соловьева и его сестры стоят обломки чужих надгробий, без креста. Но, слава Богу, что и такие стоят. Сейчас обещают к 90–летию со дня его смерти на средства нашей Московской епархии, нашего епархиального управления восстановить памятник в первоначальном виде.

Туда, к этой могиле, приходили очень многие. Соловьев оказал огромное влияние на Андрея Белого, на Блока, который называл его рыцарем–монахом. Тема Прекрасной Дамы у Блока, конечно, навеяна Соловьевым. Вся блестящая плеяда русских религиозных мыслителей — Булгаков, Флоренский, Бердяев, Франк, Евгений Трубецкой и многие другие — была бы невозможна, их трудно представить себе без Соловьева. Этот странник был зачинателем оригинальной, своеобразной русской религиозно–философской мысли…

И вот, когда вы придете на эту могилу, помните, что этот человек жив. Недаром он писал:

Это была его глубокая интуиция, его глубокое познание. Этот отвлеченный интеллектуал всегда жил верой, всегда жил мистическим прозрением, всегда жил порывом к вечности. Поэтому Владимир Соловьев дорог для нас не только как писатель, мыслитель, поэт, но и как неповторимый своеобразный человек, ярчайшая личность, которой может гордиться каждая культура. И отрадно, что сейчас, после стольких лет забвения, наконец о нем пишут, наконец выходят его работы — пусть робко, но возвращение Соловьева происходит сегодня на наших глазах. Я бы хотел, чтобы этот маленький эскиз помог вам, если вы захотите познакомиться с мыслью этого замечательного человека.

8 октября 1989 г.

В последнее время у нас стали наконец выходить книги наших христианских философов. В разных журналах появляются отдельные их религиозно–философские работы. Вышел Владимир Соловьев, вышли Бердяев и Мережковский. Собственно говоря, книги выходят прямо вслед за тем, как происходят наши с вами встречи. А вот эти два замечательных человека — Сергей Николаевич Трубецкой и его брат Евгений Николаевич — пока почти неизвестны. Единственная публикация за последние 70 лет — это статья «Максимализм» Е. Н. Трубецкого, которая вышла в журнале «Юность». Один философ справедливо сказал, что братья Трубецкие, особенно Сергей Николаевич, стоят в ряду основоположников самостоятельной, самобытной русской философии.

Князь Сергей Николаевич Трубецкой

Оба они почти ровесники, Сергей Николаевич на год старше. Люди особого круга, принадлежавшие к древнему роду Трубецких, князья, аристократы, но не просто аристократы — оба принадлежали к глубоко интеллигентной среде. Сергей Николаевич родился под Москвой, в селе Ахтырка, по Северной дороге, в 1862 г., а его брат на год позже. Они получили блестящее домашнее воспитание, потом учились в калужской гимназии (их отец был в Калуге губернатором). Юные годы их прошли в атмосфере музыки, поэзии, любви к культуре, любви к отечественным традициям. Это были люди уравновешенные, большого роста, крупные, серьезные; уже в юности они производили впечатление солидности. (Андрей Белый писал, что Сергей Николаевич похож на верблюда, а Евгений — на доброго медведя.) Я говорю о них параллельно, поскольку многое у них было общим не только по рождению и воспитанию, но и по мировоззрению и развитию. Сергей Николаевич умер рано, молодым, в 1905 г., а Евгений Николаевич — уже в революционное время, в 1920 г., пережив брата на 15 лет.