Альбер Камю - Творчество и свобода: Статьи, эссе, записные книжки

Гийу. Единственное связующее звено — боль. О том, что и величайший преступник принадлежит человеческой породе.

Встретил Тар. после доклада о диалоге. Вид у него нерешительный, но взгляд такой же дружелюбный, как когда-то, когда я снова привлек его в «Комба».

— Вы теперь марксист?

— Да.

— Значит, вы станете убийцей.

— Я уже был им.

— Я тоже. Но больше не хочу.

— А ведь вы были моим крестным отцом.

— Это правда.

— Послушайте, Тар., вот в чем вопрос: что бы ни случилось, я всегда буду защищать вас от направленных на вас автоматов. А вам придется согласиться, чтобы меня расстреляли. Подумайте об этом.

— Я подумаю.

Невыносимое одиночество — я не могу в это поверить, не могу с этим смириться.

Человек чувствует себя одиноким, когда он окружен трусами. Надо ли пытаться понять и этих трусов? Это выше моих сил. Но, с другой стороны, я не могу и презирать их.

Если все в самом деле сводится к человеку и к истории, тогда, спрашиваю я, как быть с природой — любовью — музыкой — искусством?

Бунт. Нам нужен герой — но не какой попало. Мотивы героического поведения важнее самого героизма. Следовательно, сначала причинно-следственная ценность, а затем уже ценность героическая. Ницшеанская свобода — экзальтация.

Исправленное творение. Фигура террориста (Равенель).

Связь абсурда и бунта. Принять окончательное решение, отказаться от самоубийства, чтобы вступить в борьбу, — значит подспудно признать жизнь единственной подлинной ценностью, той, что делает борьбу возможной и сама является борьбой, «той, без которой не обойтись». Из чего следует, что тот, кто в угоду этой абсолютной ценности отказывается от самоубийства, отказывается одновременно и от убийства. Наша эпоха, доведшая нигилизм до крайних проявлений, приемлет самоубийство. Это видно и по тому, с какой легкостью она приемлет убийства и оправдывает их. Человек, убивающий сам себя, уважает хотя бы одну ценность — чужую жизнь. Он никогда не использует свою свободу и страшную силу, которую дает ему его решение умереть, для господства над другими людьми: всякое самоубийство в чем-то алогично. Но поклонники террора довели самоубийство до его крайних следствий — до узаконенного убийства, то есть коллективного самоубийства. Доказательство: нацистский апокалипсис 1945 г.

Бриансон. Январь 47-го г.

Вечер, затопляющий холодные горы, в конце концов леденит сердце. Есть только два места на земле, где этот вечерний час не кажется мне невыносимым, — это Прованс или средиземноморские пляжи.

Дж. Оруэлл. Burmese days {73} 73 Бирманские дни (англ.). [444] «Бирманские дни» — первая книга Джорджа Оруэлла (1933), где описывается его служба в английской колониальной полиции. . «Многие люди вольготно чувствуют себя на чужбине, лишь презирая коренных жителей».

«…безмерное счастье, которое проистекает из опустошенности и успеха и с которым ничто другое в жизни — ни одно наслаждение тела и ума — не может сравниться».

Прочесть Георга Зиммеля [445] Зиммель, Георг (1858–1918) — немецкий философ; его книга «Шопенгауэр и Ницше» вышла в 1907 г. («Шопенгауэр и Ницше»). Комментарий к Ницше, переведенный на английский Бернери [446] …переведенный на английский Бернери… — вероятно, речь идет об испанском публицисте-анархисте Камилло Бернери (1897–1937). О его переводческих работах сведений, однако, нет. (убит в Испании коммунистами в пору борьбы с анархистами). Рассуждает о тяготении Ницше к Богу. «Хотя это может показаться фантастическим преувеличением, здесь под оболочкой крайнего персонализма можно разглядеть чувство, которое, несмотря на формальные отличия, имеет немало общего с христианским представлением о внутренней жизни. Христианство, по сути дела, предполагает не только сознание бесконечной малости человека и его удаленности от Бога, но и идею богоравного человека. Мистик любого века и любого вероисповедания питает надежду воссоединиться с Богом или, точнее говоря, стать им. Схоластики рассуждают относительно обожествления, а по мнению Майстера Экхарта [447] Майстер Экхарт (ок. 1260–1327/1328) — немецкий монах, философ-мистик. , человек способен сбросить свою человеческую оболочку и вновь стать Богом, каковым он и является по подлинной своей и естественной сути; о том же говорит и Ангелус Силезиус:

Та же страсть мучила Спинозу и Ницше: каждый из них не мог смириться с тем, что он не Бог ».

Ницше говорит: «Бога не может быть, потому что, если бы он существовал, я не смог бы смириться с тем, что им не являюсь».

Есть только одна свобода — выяснить свои отношения со смертью. После этого все становится возможным. Я не могу заставить тебя поверить в Бога. Верить в Бога — значит примириться со смертью. Если бы ты примирился со смертью, проблема Бога была бы разрешена — но не наоборот.

Радичи, полицейский, служивший в СС, которого судят за расстрел двадцати восьми заключенных в тюрьме Санте [448] Санте — парижская тюрьма. (он присутствовал при четырех массовых казнях), был членом Общества охраны животных.

Ребате и Морган [449] Ребате и Морган — два противоположных по своим позициям публициста: крайне правый Люсьен Ребате (1903—?) и редактор коммунистической газеты Клод Морган (1898—?). . Справа и слева — или универсальное определение фашизма: за неимением характера они изобрели доктрину.

Заглавие на будущее: Система [450] Заглавие на будущее: Система — судя по всему, имеется в виду большой роман, связанный с событиями войны и Сопротивления (в дальнейшем в «Записных книжках» обозначается по-разному — «Вселенский роман», «Роман о Справедливости», «Исправленное творение», «Система»). (1500 с).

Подобно тому, как огромные пространства дремлющего мира были постепенно заполонены творениями рук человеческих, так что сама идея девственной природы связывается сегодня только с мифом об Эдеме (островов больше не осталось), ибо, населяя пустыни, разрезая на наделы морские побережья и перечеркивая само небо длинными самолетными следами, человек оставлял нетронутыми лишь те районы, где жить невозможно, — подобно этому и одновременно с этим (а также по причине этого) чувство истории заполонило постепенно сердца людей, вытеснив оттуда чувство природы, отняв у творца то, что прежде причиталось ему, и отдав это твари, и движение это было столь могущественно и непреодолимо, что можно вообразить день, когда безобразное творение человеческое — огнедышащее, сопровождающееся грохотом революций и войн, шумом заводов и поездов и ставшее в ходе истории окончательным победителем — полностью вытеснит из мира безмолвное творение природы, и тогда человечество выполнит свое призвание на земле, которое, быть может, в том и заключалось, чтобы доказать, что все грандиозное и ошеломительное, что оно могло свершить за тысячи лет, не стоит ни легкого аромата шиповника, ни оливковой рощи, ни любимой собаки.