М. Гузик - Игра как феномен культуры

Неужели?

Де Сталь:

Да, да! Русские оказывают чужестранцу прием столь любезный, что с первого же дня кажется, будто знаешь их целую вечность.

Да Бреме:

Вы, несомненно, побывали в Москве. Не помню кто заметил, что это не город, а провинция.

Де Сталь:

Определенный смысл в этих словах есть. Москву узнаешь издали по золотым куполам. В ней есть все: хижины, дома, дворцы, церкви, общественные заведения, пруды, леса, парки. На этом обширном пространстве можно наблюдать все нравы и нации, какими богата Россия. Но великолепие Москвы оцениваешь в полной мере, лишь взглянув на нее с вершины какой-нибудь башни.

Альбертина( лукаво ):

Например, с колокольни Ивана Великого, куда ты с таким трудом взобралась.

Де Сталь:

Но зато я смогла увидеть сверху дворец и сад Разумовского, дом графа Бутурлина и Воспитательный дом, один из превосходнейших в Европе.

Чичагов:

Он был открыт по инициативе Бецкого, сподвижника Екатерины II. Кстати, зачинателя женского среднего образования в России.

Де Сталь:

Приятно удивлена. Мне показалось, что русские женщины не имеют никакого влияния в домашнем быту; всем ведает муж, жене же только и остается, что наряжаться в подаренные супругом платья и принимать приглашенных им гостей…

Девушка 1:

Альбертина, а вам что понравилось в Москве?

Альбертина:

Прекрасные дворцы, выстроенные из дерева, выкрашенные в зеленый, желтый, розовый цвета и украшенные резьбой. А в Кремле – двойной трон, который занимали Петр I и брат его Иван. Оказывается, их сестра царевна Софья стояла за спиной Ивана и подсказывала ему, что он должен говорить.

Чичагов:

У нас до сих пор спорят по поводу того, стоило ли Петру I размещать столицу на севере империи.

Де Сталь:

А также следовало ли ему изгонять с таким тщанием все восточное из обыкновений своей нации? Должна признаться, я покидала Москву с сожалением.

Рекамье:

Ну, а с москвичами вы встречались?

Де Сталь:

Конечно. Мы были приглашены на обед к главнокомандующему в Москве графу Ростопчину. Там мне представили историка и писателя ( вспоминает ) Карамзина. Оказывается, он еще в 1796 г. опубликовал перевод моей ранней повести «Зюльма» под названием «Мелина».

Де Брой ( заинтересованно ):

И какое впечатление произвел на вас этот русский писатель?

Де Сталь:

Никакой оригинальности. Сухой француз, да и только.

Чичагов:

А мы зачитывались его «чувствительными повестями». Ведь именно он знакомил русское общество с Европой.

Де Сталь:

Мне кажется, что до сих пор люди гениальные встречаются в России только среди военных; во всех прочих искусствах русские пока не более, чем подражатели; впрочем, ваша страна узнала книгопечатание всего сто двадцать лет назад.

Чичагов:

Позвольте Вам возразить. Печатные книги проникали в Россию с конца XV века, а царская типография – «друкарня», – где была напечатана первая книга «Апостол», появилась при Иване Грозном в 1563 году.

Де Сталь:

Да, как мало еще мы, европейцы, знаем о России.

Да Бреме:Слышал, вы встречались с Александром I и выполняли его поручения?

Де Сталь:

Мне повезло: меня представили не только императору, но и императрице Елизавете – ангелу-хранителю России и императрице-матери, живущей в Таврическом дворце.

Девушка 2:

Почему вы назвали императрицу Елизавету «ангелом-хранителем»?

Де Сталь:

Кажется, одного ее взгляда достало бы, чтобы покарать самых страшных злодеев или вознаградить самых отважных героев. Разговор с императрицей имел для меня очарование неизъяснимое, рождаемое не величием сана собеседницы, но гармонией ее души. Давно мне не доводилось встречать такого полного согласия между могуществом и добродетелью.

Рекамье:

Весьма лестная характеристика! А что император…? Чем он вас поразил?

Де Сталь:

Более всего выражением доброты и достоинства в его лице, которые, казалось, слились воедино и сделались решительно неразлучны. Тронула меня и благородная простота, с какой он в первых же фразах, мне адресованных, благоволил коснуться вопросов первостепенных…

Полидори( бесцеремонно перебивая):

Милорд, вы ведь тоже лицезрели русского царя?

Байрон( раздраженный поведением своего врача ):

Да! В июне 1814 года я видел Александра I и Фридриха II и их свиту в лондонских салонах.

Хобхауз:

Кстати, Томас Мур показывал мне стихотворение милорда, написанное по этому поводу. Не могу удержаться, чтобы не прочитать его.

Де Сталь(смеясь):

Весьма точная характеристика! А не повальсировать ли и нам?

Гости танцуют вальс. Байрон отходит в сторону, присоединившись к Чичагову.

Чичагов:

Должен заметить, господа, что политическая ситуация в мире продолжает накаляться.

Да Бреме:

Особенно на моей родине после расстрела Мюрата в 1815 году и окончания французского владычества.

Рекамье:

Ах, адмирал. Наслышаны о ваших заслугах...

Чичагов( с иронией ):

Смею предположить, не только о заслугах. Как пишет одна газета, я «принадлежу к скорбному списку людей, совершивших для отечества несравненно менее того, на что они были способны и к чему были призваны».

Хобхауз:

Милорда, да и меня волнует вопрос, почему вы дали Бонапарту возможность уйти из России. Ведь именно вы не преградили ему путь из Березины своей армией.

Чичагов:

Так сложились обстоятельства. Прибыв в Борисов, я нашел положение дел крайне печальным. Генерал Ламберт, которому я доверял и хотел поручить командование авангардом, был ранен и поэтому не мог принимать участие в сражении. Местность, вообще в большей степени не благоприятная для отражения, не была должным образом изучена.

Де Брой:

Насколько мне известно, вы обязаны были устроить под Борисовом укрепленный лагерь, что имело целью остановить французскую армию.

Чичагов: