Леонид Беловинский - Жизнь русского обывателя. На шумных улицах градских

В 60-х гг. началось общественное движение в пользу женского высшего образования, встреченное, однако, в правящих верхах со скрежетом зубовным. В 1872 г. открылись Высшие образовательные курсы Герье в Москве и Высшие курсы акушерок в Петербурге, в 1876 г. преобразованные в Женские врачебные курсы, а в 1878 г. профессор А. Н. Бекетов учредил знаменитые Бестужевские курсы (по имени возглавившего их профессора К. Н. Бестужева-Рюмина). Первоначально в их составе были историкофилологическое и физико-математическое отделения (с естественным и математическим циклами). Однако в 1886 г. был запрещен прием на все женские высшие курсы, и в 1889 г. возобновились только Бестужевские курсы, но естественные науки из преподавания были исключены, автономия ликвидирована, курсы поставлены под контроль попечителя Петербургского учебного округа, и в них была введена должность инспектора для наблюдения за поведением курсисток во внеучебное время. Ведь курсистки нарушали общепринятые приличия: носили глухие темные платья без декольте, коротко стриглись… Курсы, при высоком уровне преподавания (здесь читали лекции профессора Петербургского университета, в том числе крупнейшие ученые), никаких прав не давали. Только в 1901 г. бестужевки получили право преподавать в старших классах женских гимназий, в 1903 г. – в женских институтах, а в 1906 г. даже в младших классах мужских гимназий. В 1906 г. здесь было открыто и юридическое отделение. Только в 1910 г. курсы были признаны высшим учебным заведением, и их свидетельства стали приравниваться к университетским дипломам. Между прочим, при открытии Бестужевских курсов в 1878 г. на них обучалось свыше 800 слушательниц, а в 1916 г. – более 6 тыс. Лишь на рубеже XIX – ХХ вв. возобновляется и даже реорганизуется женское медицинское образование (в 1897 г. открылся Женский медицинский институт, который давал диплом врача и право на государственную службу). В 1908–1910 гг. открылись частные высшие учебные заведения для лиц обоего пола – Университет генерала А. Л. Шанявского, Психоневрологический институт В. М. Бехтерева, Вольный университет в Петербурге, но их дипломы никаких прав, в сравнении с гимназическим аттестатом, не давали. Только в 1910 г. началось выравнивание в правах высших женских курсов и мужских учебных заведений.

В советской пропаганде, постоянно подчеркивавшей равенство всех граждан при поступлении в учебные заведения (на самом деле детей «бывших» долго не принимали в вузы, а позднее Институт международных отношений (МГИМО) был почти недоступен для детей колхозников и рабочих, да и на философские факультеты университетов, готовившие кадры номенклатурных партийных работников, принимали с очень большим разбором), общим местом было утверждение, что до революции университеты и гимназии предназначались только для детей дворян и чиновников, крепостным вообще учиться не дозволялось, а позже образование детей крестьян и рабочих ограничивалось церковно-приходскими школами. Эти представления за десятки лет настолько утвердились в сознании советских людей, что даже студенты гуманитарных вузов, прослушавшие курс истории, в том числе и темы о системе просвещения и школьных уставах, на экзаменах продолжали (и продолжают) автоматически повторять постулаты советской пропаганды.

На самом деле русская система народного просвещения была бессословной . Задуманное Екатериной II и Янковичем де Мириево в 80-х гг. XVIII в. создание сети учебных заведений (устав народных училищ был издан в 1786 г.) в более полных объемах было реализовано в начале XIX в. По уставу 1803 г. между приходскими и уездными училищами, губернскими гимназиями и университетами существовала преемственность: коль человек закончил низшее учебное заведение, он мог переходить в следующее без всяких препон, вплоть до университета. В нашей истории хорошо известны имена профессоров Московского университета филолога А. Ф. Мерзлякова (он более известен как автор песни «Среди долины ровныя…») и историка М. П. Погодина; профессора Петербургского университета, филолога А. В. Никитенко. Все они – выходцы из крепостных крестьян. Конечно, это исключения. Но и сегодня профессор – не столь распространенная фигура, из каких бы слоев населения он ни вышел. Другое дело, что уставом 1828 г. общедоступные начальные народные училища были оторваны от средней и высшей школы, и в основу классификации учебных заведений было впервые положено разделение народа на «состояния». Однако же такое разделение имело вид правительственного мнения, или рекомендации, а отнюдь не прямого запрещения принимать в гимназии детей мещан. Россия же такая страна, где любое стеснительное распоряжение правительства сразу же встречает внутреннее сопротивление тех, кто должен эти распоряжения выполнять. Прямо запрещено было принимать в гимназии, университеты и другие высшие учебные заведения только крепостных без предоставления им отпускных от помещиков, поскольку окончание средней и высшей школы давало право на чины, а это никак уж не вязалось с крепостным состоянием выпускника; в 1833 и 1834 гг. воспрещалось обучать в уездных и приходских училищах кантонистов (для них были свои школы), а в 1837 г. – незаконнорожденных, находившихся в ведении приказов общественного призрения. После смерти Николая I все ограничения были сняты, вся русская школа, от начальной до высшей, стала бессословной. Разумеется, исключая отдельные специальные учебные заведения, вроде институтов благородных девиц, Училища правоведения, некоторых военно-учебных заведений (Императорский Пажеский и Морской корпуса); вообще до последней четверти столетия военно-учебные заведения были только дворянско-сословными.

Вот как вспоминал о Нижегородской губернской гимназии в николаевскую эпоху (с конца 40-х до середины 50-х гг.) П. Д. Боборыкин: «Нельзя придумать более доступного, демократического заведения! Оно было им и по составу учеников, как везде. За исключением крепостных, принимали из всех податных сословий. Но дворяне и крупные чиновники не пренебрегали гимназией для детей своих, и в нашем классе очутилось больше трети барских детей, некоторые из самых первых домов в городе. А рядом – дети купцов, мелких приказных, мещан и вольноотпущенных. Один из наших одноклассников оказался сыном бывшего дворового отца своего товарища. И они были, разумеется, на ты…

Разносословный состав товарищей делал то, что мальчики не замыкались в кастовом чувстве, узнавали всякую жизнь, сходились с товарищами «простого звания».

Дурного от этого я не видал. Тех, кто был держан строго, в смысле барских запретов, жизнь в других слоях общества скорее привлекала, была чем-то вроде запретного плода. И когда, к шестому классу гимназии, меня стали держать с меньшей строгостью по части выходов из дому (хотя еще при мне и состоял гувернер), я сближался с «простецами» и любил ходить к ним, вместе готовиться, гулять, говорить о прочитанных романах…» (16; 45, 47).