Ольга Буренина-Петрова - Цирк в пространстве культуры

Были ли жертвы Колизея так несчастны, как нам представляется теперь? Я думал о христианах, и судьба их мне представлялась счастливою ‹…› Чем они жили? Вечною надеждою. “Завтра начнется светопреставление, и мы там – цари, оправданные победители мира и диавола”. С такой мыслью как не умереть. Время апостольства и сейчас же после апостольства было самое счастливое для христиан время, и они потому и победили мир, что были несравненно счастливее цезарей, сенаторов, весталок, ибо знали, для чего жили, и знали, за что умирали. Счастлив человек, который имеет то, за что ему хочется умереть. Какое сокровище у него в руках! Держа его у своей груди, неужели можно смутиться перед тигром или вооруженным гладиатором? Минута страдания ‹…› и – перед рассветом вечной жизни сейчас же из-под лапы льва! Что значит этот миг смерти на фундаменте такой психологии? [114]

Описанные Розановым чувства можно наблюдать и в картинах Константина Флавицкого «Христианские мученики в Колизее» (1862), Федора Бронникова «Мученик на арене цирка» (1869), Жана-Леона Жерома «Последняя молитва христиан перед казнью» (1883). В рассказе Горького «Встряска. Страничка из Мишкиной жизни» также можно обнаружить параллель между циркачом и мучеником. Мальчик Мишка, побывавший в цирке и воображающий себя коверным клоуном, получает за это жестокую «встряску» от своего хозяина. Во сне Мишке кажется, что, став артистом цирка, он покидает землю, чтобы избавиться от царящего на ней насилия:

…И вот он видит арену цирка и себя на ней, с необычайной легкостью он совершал самые трудные упражнения, и не усталостью, а сладкой и приятной негой они отзывались в его теле… Гром рукоплесканий поощрял его… полный восхищения пред своей ловкостью, веселый и гордый, он прыгнул высоко в воздух и, сопровождаемый гулом одобрения, плавно полетел куда-то, полетел со сладким замиранием сердца… чтоб завтра снова проснуться на земле от пинка. [115]

Рефлексы такого понимания цирка можно встретить в живописи и в кино. Для некоторых художников изображения цирковых сюжетов связывались с эсхатологическими мотивами. Если история человечества, согласно эсхатологическим воззрениям (например, Блаженного Августина), разворачивается как драма, то драматическая жизнь цирковых артистов, в свою очередь, могла быть представлена как подражание Христу. Эдгар Дега в картине «Мисс Лола в цирке Фернандо» (1879) так изобразил гимнастку, повисшую в зубнике под куполом цирка, что фрагмент циркового номера сделался похожим на распятие. В уже упоминавшемся фильме Федорченко «Первые на Луне» вместе с космолетчиками тренировки проходит обезьянка, которую помещают в некий снаряд, по форме напоминающий крест, – и животное выглядит так, будто его на самом деле распяли. В пьесе Льва Лунца «Обезьяны идут» (1920), напротив, обезьяны, готовые напасть на город, – воплощение Антихриста [116].

Константин Флавицкий. «Христианские мученики в Колизее», 1862 г.

Федор Бронников. «Мученик на арене цирка», 1869 г.

Эдгар Дега. «Мисс Лола в цирке Фернандо», 1879 г.

Святилище, где проводился обряд асвамеды, создавалось обычно в форме круга, символизирующего Небо, проводником к которому как раз и был алтарь с отданным на заклание конем [117].

В. Н. Топоров считает, что мифопоэтическое мировоззрение космологической эпохи всегда исходило из тождества макрокосма и микрокосма, мира и человека. Все мифопоэтические герои воплощали разные ипостаси творца в акте творения. Однако если для архаического мифопоэтического сознания все, что существует в данной временной точке, представляет собой результат развертывания акта творения, то и животное, участвовавшее в ритуале, вступало в систему тождества космологической эпохи. Не случайно в день обряда асвамеды царица должна была возлежать с телом отданного на заклание животного. Скачки на лошадях, выступления акробатов, фокусников и певцов, сопровождавшие обряд асвамеды, в той же мере подчеркивали взаимосвязанность и взаимозависимость всех членов космологической системы. Архаическая эпоха, как видим, была эпохой не только космологической, но и биоцентрической: в архаическом ритуале устанавливалось тождество между членами биологического сообщества.

Сергей Макаров полагает, что именно игровая часть архаического обряда и положила начало искусству цирка. И все же непосредственный обряд жертвоприношения можно рассматривать как предтечу циркового искусства в равной степени с игровой частью асвамеды. Согласно В. Н. Топорову, жертвоприношение – семантический и композиционный центр ритуала, его «главный, тайный нерв» – акт парадоксальный. Преступно убивать жертву, потому что она сакральна, но жертву необходимо убить для того, чтобы ее сакрализовать [118]. Можно, однако, предположить, что именно равновесие между сакральностью и смертельной опасностью лежит в основе первых цирковых трюков, номеров и жанров.

Иными словами, история архаического цирка начинается с ритуального заклания коня, а также игрищ (в том числе эротических), сопровождавших данное обрядовое действо. В архаическом обряде жертвоприношения устанавливалась динамика равновесия между человеком и животным. Кстати, Павел Черных в «Историко-этимологическом словаре современного русского языка», указывая на то, что слово «circus» (чаще уменьшительное circulus) означало ранее «замкнутая геометрическая фигура без углов», «круг», «овал», а позже «цирк», отмечает, что происхождение слова «цирк» в латинском языке не вполне ясно и, возможно, восходит к греч. χίρχος «кольцо», «ястреб» («птица, делающая круги над жервой») [119]. Возможно, в данной этимологии также скрыта семантика архаического обряда жертвоприношения. В античную эпоху рефлексы данного обряда хорошо просматривались. Их, впрочем, можно обнаружить и в более поздние эпохи. Известно, например, что в 1610 году во Франции состоялся судебный процесс над конем, обученным своим хозяином разным удивительным цирковым приемам: за «штукарство» конь был объявлен колдуном и сожжен [120].

Первые стационарные цирки в Античности именовались гипподромами (греч. hippos – лошадь и dromos – бег, ср. также древнегреч. Ίππόδρομος), и лишь значительно позднее они стали называться цирками. Их форма (повторим – вытянутая прямоугольная арена, одна из оконечностей которой имела полукруглую форму) сохраняла память о святилище, в котором собирались члены архаического общества для проведения магического обряда с участием лошадей. Кроме того, античные цирки, как и в архаические времена, оставались эротическим пространством, территорией эротики. На их аренах антракты заполнялись не только акробатическими игрищами или клоунадами, но и эротическими зрелищами на мифологические и аллегорические сюжеты. Однако основным, неантрактным зрелищем, сочетающим эротическое представление с цирковыми номерами, всегла оставались конные цирковые выступления.