Игорь Морозов - Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма

Если говорить о художественных произведениях, главными персонажами которых являются куклы, то в истории русской культуры есть еще один бесспорный бестселлер, оказавший несомненное влияние на формирование мировоззрения носителей русской культуры: балет «Щелкунчик» П. И. Чайковского по мотивам сказочной повести Э. Т.-А. Гофмана «Щелкунчик и мышиный король» [Гофман 2008], на основе которых снят ряд анимационных и художественных фильмов [Щелкунчик 1973; Принц Щелкунчик 1990; Щелкунчик – принц орехов 1999; Барби и Щелкунчик 2001; Щелкунчик 2004]. В центре этой сказочной истории повествование о мальчике, превращенном злой королевой Мышей в деревянную игрушку – Щелкунчика. Семилетней Кларе (Мари, Маше) вручает Щелкунчика в качестве рождественского подарка ее крестный часовой мастер Дроссельмеер. Чтобы снять заклятие, Щелкунчик должен завоевать любовь Клары и сразить злобного мышиного короля.

В русской литературе для детей известны вариации этого сюжета, например, сказка «Игрушки и их враги», публиковавшаяся в начале ХХ века в детском журнале «Задушевное слово» [Игрушки и их враги 1900–1917], и сказка А. Н. Толстого «Прожорливый башмак» [НКРЯ: Толстой 1917–1924].

Тема населенного крошечными обитателями игрушечного города с миниатюрными жилищами, обозначенная в сказке Гофмана, получила отражение в повести Александра Вельтмана «Не дом, а игрушечка!» (1850 г.) [РИП 1986], основанной на реальной истории близкого друга А. С. Пушкина П. В. Нащокина, который в начале 1830-х гг. задумал сделать миниатюрную копию своего дома, который в настоящее время экспонируется в Доме-музее А. С. Пушкина в Санкт-Петербурге. Над созданием «Маленького домика» П. В. Нащокина трудились самые лучшие мастера того времени. До наших дней из обстановки игрушечного дома дошло свыше трехсот предметов. Пушкин постоянно интересовался «постройкой» домика и писал о нем жене всякий раз, когда бывал в Москве у своего друга и замечал в игрушечной обстановке какую-нибудь новость, например, фортепьяно, «на котором играть можно будет пауку». В письме от 4 мая 1836 года. Пушкин восторженно восклицает: «Домик Нащокина доведен до совершенства – недостаёт только живых человечков!» [Назарова 1999]. Идея кукольного домика была явно скопирована П. В. Нащокиным с распространенных в Западной Европе уже в XVII веке игрушечных моделей [Steiger 2002, s. 110–123] и продолжила свое существование в русской культуре. В конце XIX века в Гостином дворе в Петербурге был выставлен кукольный дом, в котором дети при желании могли поиграть. Образ игрового домика постоянно возникает и в детской литературе XIX–XX веков [Костюхина 2008, с. 62–69], а затем возвращается к нам в виде домика Мальвины из «Золотого ключика» А. Н. Толстого.

Спецификой советского понимания сюжета о «деревянном мальчике» является то, что в киносказке А. Птушко «Золотой ключик» (1939), так же как и в тексте А. Н. Толстого, в отличие от сказки К. Коллоди, деревянный мальчик в финале не оживает. Морализаторская сторона книги К. Коллоди, которая по сути является романом воспитания, состоит в том, что, усвоив основные ценности европейской (христианской) цивилизации, любой, даже «деревянный» человечек в конечном счете может стать «настоящим». Этот посыл был направлен не только по отношению к социально неполноценным, несформировавшимся гражданам (детям), но и к представителям «низших» сословий, а также к представителям народов, которые в то время причислялись европейцами к «примитивным, недоразвитым» племенам. В таком контексте куклы достаточно устойчиво ассоциируются с теми, кого в советское время было принято относить к «угнетенным классам или народам».

Илл. 150

Илл. 151

В этом смысле очень показательна предлагаемая советскими авторами трактовка финала о Пиноккио (Буратино). Как указывает И. В. Вдо-венко, Буратино у А. Н. Толстого и А. Птушко не оживает, он остается деревянным мальчиком, в компании других кукол открывающим с помощью золотого ключика дверь в собственный волшебный мир, воплощенный в образе театра и «очаровательного сада» на его сцене, что отражает характерное для советской утопии сочетание счастливого коммунистического будущего с христианским образом прекрасного рая. Тем самым, по словам И. В. Вдовенко, «вчерашняя кукла борется с самим „естественным порядком“, при котором „ключи от счастья“ принадлежат не куклам, а кукловодам» [Вдовенко 2007, с. 41]. Интересно, что аналогичную трансформацию претерпевает и сюжет гофмановского Щелкунчика в советской постановке балета П. И. Чайковского, где Щелкунчик в финале не превращается в человека. В последней картине (9 картина 3 акта) Маша, проснувшись, видит у постели куклу – Щелкунчика, а все основные события – войну с Мышиным королем, превращение Щелкунчика в принца, путешествие в сказочную страну – Маша видит во сне. Гофмановская «карамельно-леденцовая» кукольная страна в советской редакции превращается в «прекрасный сад».

Аналогичные трансформации происходят и в переводе В. Набокова книги Л. Кэролла «Алиса в стране чудес», у которой также очень много сходных мотивов с книгой А. Н. Толстого «Золотой ключик». «Жизнь» куклы связывается скорее с потусторонним миром, миром подземелья, «волшебного сада» и кукольного театра, в котором исходный сюжет будет разыгрываться бесконечно [Вдовенко 2007, с. 43–45].

Образ Буратино активно используется и в современной политической карикатуре (А. Бильджо и А. Меринов). Художник А. Меринов, отвечая на вопрос, почему героем его карикатур часто выступает Буратино, замечает: «Согласитесь, очень он „вкусный“. Вроде деревянный, и дурак дураком, а пять золотых имеет. И главное – не тонет» [Меринов 2007]. Именно поэтому «деревянный человек» – герой современной эпохи – в одном из сюжетов А. Меринова, вооружившись топором, заявляет папе Карло: «Теперь моя очередь!» – см. илл. 150 . А в другом сюжете безголовый чурбан с узнаваемым профилем зовет отряд безногих буратин: «За мной!!!» – см. илл. 151.

Выбор антропо– и зооморфных игрушек у современных детей более широк. И мальчики теперь гораздо чаще используют их в своих манипулятивных играх, не боясь упреков в утрате собственной гендерной идентичности. Возможно, отчасти это связано с глобальными изменениями гендерного баланса в современном обществе [Морозов 2004а, с. 6]. Существенное влияние на формирование игровых предпочтений современных детей оказывают массмедиа [Берн 2001, с. 66–68, библ. ; Хониг 2003, с. 149; Игра 2003, с. 167–170; Лемиш 2007], а также реклама и продажа игрушек, изображающих героев популярных детских фильмов (Чебурашка, Могучий Рейнджер, Шрек, Гарри Поттер, персонажи «Корпорации монстров» и «Ледникового периода» и др.). При этом на первый план выходят не педагогические или психотерапевтические свойства игрушки, а коммерческие интересы крупных корпораций, производителей детских игрушек. В качестве иллюстрации сошлемся на мультипликационный сериал «История игрушек» (2007–2010), который использует занимательный сюжет для рекламы новых типов игрушек ( см. илл. 152 ).