Леонид Беловинский - Жизнь русского обывателя. От дворца до острога

Раза три-четыре в году выносили из залы дубовый стол – и по паркету носились танцующие пары.

Но и эти пары, и семья за вечерним чаем – все это были гости в большой зале. У нее был настоящий Хозяин, никогда его не покидавший: большой старинный образ Спаса Нерукотворенного в правом углу. Перед темным Ликом горела неугасимая лампада…

Гостиная – большая комната; два окна на двор, два окна и дверь на террасу, выходящую в сад. В гостиной ореховая мебель, обита малиновым атласом; портьеры малинового бархата, перед диваном – стол под бархатной скатертью, в углу – рояль. Два маленьких столика служат зыбкими пьедесталами для статуэток. Одна – из золоченой бронзы – Александра II в неестественном для него величественном виде: в каске с фонтаном из перьев, с острой шпагой. Другая – из темной бронзы с прозеленью – Наполеон…

Перед окнами, выходящими в сад, и на окнах были расставлены пальмы, фикусы, панданусы, рододендроны, лилии. Это был маленький зимний сад, которым заведовал садовник…

Купчиха. 1820-е гг.

В гостиную, в укромный уголок, зачем-то закрался курительный столик об одну ножку, с маленькой бронзовой гильотиной для обрубки сигар…

С потолка освещала гостиную розовато-малиновая висячая лампа, обрамленная бронзовыми подсвечниками со свечами.

Гостиная была самая малообитаемая комната в доме. Мебель стояла в парусиновых чехлах… По утрам приходила в гостиную младшая сестра играть на рояле…

Нас не то что не пускали в гостиную, а отстраняли от игр в ней.

К тому же там висели царские портреты в золоченых рамах.

Было единственное время в году, когда гостиная становилась нашей комнатой, как бы второй детской: это на Святках, когда в нее – непременно в нее – Дед Мороз приносил елку.

А с весенним теплом гостиная становилась проходной комнатой: через нее все проходили на широкую, просторную террасу, выходившую в сад. Над террасой не было никакого навеса, только в самую жаркую межень лета растягивали над ней парусиновый тент. На террасе в летнее время пили чай и обедали. Там же стояла маленькая ванна; мы плескались в ней в летний зной…

Спальня была точь-в-точь таких же размеров, как гостиная… и мебель была в ней такая же, как в гостиной, только крытая кретоном в восточном вкусе. Одно окно было превращено в шкаф. В нем была отдельная полочка с лакомствами (пастила, смоквы, финики в арабских коробочках, сушеные абрикосы во французской изящной упаковке), но в нем же стоял особый маленький шкафик с лекарствами, на других полках помещался небольшой запас маминых книг… Около этого шкафа – окно; под круглыми часами и под шитой шерстью картиной, изображавшей румяную девицу, отдыхавшую под развесистым деревом, стоял мягкий диван…

Два передних угла спальни были заняты один – ореховой «божницей», другой – черным «угольником». В высоком узком «угольнике», в золоченой раме в виде вьющегося винограда, высились, один над другим, лики Трех святителей, Иверской Богоматери и Архангела Михаила. В божнице же хранилось много мелких икон и иконок – живописных, финифтяных, литых из серебра, резных из кипариса…

В комнате стояло два вместительных комода, один – со спальным, другой – с носильным бельем. На комодах пребывали зеркала – отличные «калашниковские» зеркала, светлые, как кристальный родник, и шкатулки из розового, голубого и черного дерева. В высокой узкой шкатулке из оливкового дерева с инкрустациями, в особых хрустальных жбанах с плотными крышками благоухал китайский чай редкого букета; его заваривали для знатоков из почетных гостей. Над комодом висела вторая, шитая шелками картина: вид какого-то средневекового города с башнями и крепостным мостом.

Посредине комнаты помещалась большая деревянная двуспальная кровать. У окна стоял небольшой письменный стол – под ним был постлан мягкий ковер… На окнах зеленели небольшие лимоны, пальмочки, благоухали пармские фиалки…

Детская была большая комната о трех окнах, выходящих в узкий закоулок нашего сада… Невысокая перегородка делила детскую на две неравные части. Меньшая, в одно окно, служила нашей спальней; в ней стояли наши кроватки под пологом и постель няни. В большей же половине с широкой кафельной лежанкой, с сундуком, покрытым мохнатым ковром, с обоями, изображавшими катанье детей на салазках, с большими настенными часами… с двумя высокими окнами… проходила вся наша жизнь: тут мы играли, пили, ели, слушали нянины рассказы, рисовали, учили уроки.

…Перейдем в другую, соседнюю комнату старого дома – в комнату «молодых людей»… Два брата… отличались полным несходством характеров, и это легко было приметить в их комнате: у старшего был большой письменный стол с чернильным прибором черного мрамора, с пресс-папье в виде фарфорового бульдога… у второго – был комод, наполненный крахмальными сорочками, галстуками и фиксатуарами, а на комоде – туалетное зеркало и шкатулка с запонками и перчатками. У старшего же был книжный шкаф, в котором стоял переплетенный комплект «Нивы» за все годы ее существования, Пушкин и несколько других книг. Над шкафом высился гипсовый бюст Шекспира, сочинений которого не было в шкафу и во всем доме…

Коридорчик, ведший из передней в детскую, заворачивал под углом и вводил в столовую о трех окнах, выходившую во двор. Во всю столовую тянулся длинный и узкий… обеденный стол. За ним пили утренний чай, завтракали и обедали, никогда не садясь меньше чем пятнадцать – шестнадцать человек. Стол всегда был накрыт белой льняной скатертью деревенского тканья… В столовой стояло три буфета. Один был хлебный: в нем всегда стояли большое блюдо с ломтями черного хлеба и кувшин хлебного квасу, в нем же хранились столовое белье и посуда. Второй буфет… был чайный: в нем хранились чайная посуда, чайное белье и нужные припасы для чая: корзина с белым хлебом, сахар, вазочки с расхожим вареньем для обычного, семейного обихода… оба эти буфета были без запоров. Третий буфет был на запоре: в нем хранились лучшая посуда, чайная и столовая, сервизы, дорогое столовое серебро, вазы с отборным вареньем и желе, сушеные фрукты, в нем стояли графины с домашними настойками и бутылки виноградного вина. Все это было наготове к приему гостей, к парадному обеду в этой же столовой.

К столовой примыкал и особый чулан над парадным крыльцом, ключ от которого хранился у мамы: тут в нужной прохладе, но без лютого мороза, береглись закуски, маринованные грибы, банки с консервами, блюда с заливным, бутылки с прованским маслом, все то из съестного, что должно быть под рукой, чтоб быстро угостить внезапного гостя, но что требовало охладительной прохлады.