Леонид Беловинский - Жизнь русского обывателя. От дворца до острога

Кстати уж, здесь скажем о некоторых специфических чертах внешнего облика офицеров. Всем со средней школы хорошо известно, какое внимание русские императоры, а за ними и генералитет, придавали внешним формам военной жизни: выправке, маршировке, деталям форменной одежды. Отсюда вытекали и строжайшие требования к соблюдению формы: в первой половине XIX в. за расстегнутую пуговицу мундира, не говоря уже о не положенных галошах, можно было попасть на гауптвахту, а то и вылететь из полка. Строжайше регламентировалось все. В XVIII в. военным рекомендовалось носить усы, хотя требование было не слишком жестким. Павел I предписал непременное ношение усов: тем, у кого они росли плохо, в строю приходилось носить накладные, а светлые усы ваксились. С начала XIX в. ношение усов офицерами было строго запрещено, кроме гусар и улан. В 1820 г. усы были разрешены всем кавалерийским офицерам, а в 1832 г. – всем офицерам вообще, в том числе и в отставке. Во второй половине XIX в. можно было носить усы с подусниками, то есть переходящие в бакенбарды (так брился Александр II), а с воцарением носившего бороду Александра III можно было вообще не бриться. К прическе таких строгих требований не было. Правда, весь XVIII в. военные носили парики: сначала алонжевые, с длинными локонами, с 1727 г. пудреные, гладко причесанные, с буклями на висках (в лейб-гвардии Преображенском полку поначалу парики имели по три букли, в Семеновском – по две, в прочих полках – по одной) и косичкой с черным бантом. В 1785 г. у солдат парики были отменены, но офицеры продолжали носить их, а Павел I требовал не просто ношения париков, но и с косами строго определенной длины, для чего в полки были розданы железные мерки. Коса вкладывалась в узенький «кошелек» из черной тафты, и к ней прикалывался черный бант сложной формы. В 1801 г. у солдат были отрезаны косы и убраны букли, а короткий пучок сзади перевязывался лентой, офицерам же парики были оставлены на их усмотрение. Вскоре парики вообще были отменены, но требовались недлинные, слегка подвитые, густо напудренные волосы. В 1809 г. пудра была запрещена, можно было стричься на любой манер, но волосы рекомендовались короткие.

Тем не менее даже в этих условиях военные, которые в ту пору были большими щеголями, ухитрялись следовать моде. Так, в конце 10-х гг. XIX в. появилась мода как можно туже перетягивать талию офицерским шарфом с очень длинными концами и говорить с командной хрипотцой. Напротив, в XVIII в. слабо повязанный шарф оттягивали на животе вниз, так что вырисовывалось рельефное брюшко. В 30-х гг. XIX в. появилась мода на большие эполеты, загибавшиеся вверх над плечами. После Крымской войны стали шить мундиры с зауженными плечами, и только что введенные погоны спускались на верхнюю часть очень длинных рукавов, обшлага которых закрывали пальцы, а удлиненные панталоны зауживались у ступни и расширялись в колене, напоминая шаровары. Эта мода появилась под влиянием французских легких африканских стрелков, зуавов, своей лихостью и дерзостью произведших большое впечатление на русских.

Обер-офицер лейб-гвардии Стрелкового Императорской Фамилии батальона

При Александре III введен был мундир русского покроя, носившийся с шароварами, и на некоторых портретах, особенно у казачьих офицеров и восточно-сибирских стрелков, можно увидеть преувеличенно широкие шаровары, спускавшиеся на низко опущенные, собранные в гармошку голенища сапог – это считалось признаком лихости. Одновременно известны скандальные случаи выхода в отставку гвардейских офицеров, не желавших носить «кучерский кафтан». Точно так же у кадровых офицеров, особенно кавалерийских, можно увидеть на фотографиях фуражки с лихо смятой тульей, а у сибирских стрелков – огромные папахи с длинными космами собачьего меха. Предметом щегольства служили и непременные офицерские шпоры, и каждый молодой гвардейский офицер ценой экономии на обедах считал нужным обзавестись шпорами от знаменитого мастера Савельева – с «малиновым» звоном; их ремешки отпускали и слегка пришаркивали на ходу ногами, чтобы шпоры, волочась по плитам тротуара или паркету, нежно звенели. В 50 – 70-х гг. всем офицерам полагались сабли (с 1881 г. офицеры пеших войск и драгунской кавалерии носили шашки). Хотя на ножнах были короткие цепочки с крючками, чтобы носить оружие у бедра, модно было перебрасывать саблю через руку или низко отпускать ее на пасиках портупеи, чтобы ножны, гремя, волочились по тротуару (на концах ножен был стальной гребень, защищавший тонкий металл и высекавший искры из каменной кладки тротуара). Конечно, можно слегка посмеяться над этим, но, глядя на нынешних офицеров в висящих мешком камуфляжных штанах, можно и задуматься: не лучше ли, когда военный, пусть и преувеличенно, гордится своим мундиром и своей службой?

Выбор рода и места службы диктовался разнообразными причинами. Иногда он был случайным, порой обусловлен возможностью протекции со стороны знакомых и родственников при прохождении по лестнице чинов. Нередко причиной выбора полка была служба в нем в прежние годы отца, деда и др. А. А. Брусилов выбрал по выпуску из Пажеского корпуса 15-й драгунский Тверской полк «вследствие того, что дядя и тетка рекомендовали мне именно этот полк, так как он ближе всех стоял к месту их жительства» (21; 16). Иной же раз на выбор влияла даже… форма. Так, А. Н. Вульф, решивший перейти со статской службы на военную в надежде на более быстрое продвижение в чинах, избрал себе «е. и. в. Принца Оранского гусарский полк, выбранный мной единственно по мундиру, ибо он лучший в армии» (45; 130). Случай этот не единичный: один из современников избрал себе Эриванский гренадерский полк за красную оторочку голенищ сапог; этой оторочкой полк был награжден за то, что в одном из боев дрался «по колено в крови».

Сравнительно немногочисленные военно-учебные заведения, кадетские корпуса, зародившиеся в середине XVIII в. под названием шляхетских корпусов, не обеспечивали потребности армии, тем более что офицеры имели право выхода в отставку в любое время: помещики большей частью выходили в отставку, прослужив несколько лет, в младших чинах корнетов, много – поручиков. Во второй четверти XIX в. доля офицеров из числа выпускников кадетских корпусов и артиллерийского, и инженерного училищ составляла 25–26 %; ежегодно их поступало около 600 человек. Поэтому значительную часть офицерского корпуса составляли так называемые недоросли из дворян, не имевшие специального военного образования. Они поступали в полки рядовыми, «на правах дворян», получив домашнее воспитание (они производились в офицеры, выслужив в унтер-офицерском звании два-три года), либо «на правах студентов», если они хотя бы год проучились в университете (им нужно было прослужить унтер-офицерами три – шесть месяцев). В XVIII в. дворянство, обязанное непременной поголовной и пожизненной службой («нетчиков» при Петре I подвергали «шельмованию», отбирая поместья), шло рядовыми, главным образом, в полки гвардии и после получения, через несколько лет службы, сержантского звания, переводилось офицерами в армейские полки, для чего чины гвардии числились двумя классами выше гвардейских. При отсутствии протекции служба рядовым могла затянуться надолго: например, бедный казанский помещик Г. Р. Державин тянул солдатскую лямку в лейб-гвардии Преображенском полку 12 лет! Всем известный способ получения офицерского чина ко времени поступления в полк через запись на службу с рождения или малолетства на деле не был столь уж распространен: для этого требовались хорошие связи в столице или в полках, существовавшие далеко не у всех. Появилась такая лазейка в 1744 г., когда Елизавета I указала расписать дворянских недорослей, имевших поместья, по полкам гвардии, разрешив им за малолетством три года оставаться с родителями при условии обучения дома наукам и строю. Таких «военнослужащих», пребывавших на руках у нянек или гонявших голубей в усадьбе, к концу XVIII в. было едва ли не половина комплекта; гвардейские полки, якобы, даже имели от трех до четырех тысяч сверхкомплектных сержантов, которые никогда не служили. Мемуарист граф А. Ф. Ланжерон писал, что вельможи или лица, пользующие протекцией, нигде почти не служили в обер-офицерских чинах: уже в день рождения их записывали сержантами в гвардию; в 15–16 лет они – офицеры, а живут дома. Если же находятся в Петербурге, то едва занимаются службой; наконец, «дослужившись» до капитанов гвардии, выходят в армию полковниками или в отставку бригадирами. Правительство, понимавшее порочность такой системы, не предпринимало решительных мер, будучи зависимым от дворянства и особенно гвардии; Екатерина II лишь приказала считать старшинство не с пожалования чином, а с вступления в действительную службу. Взойдя на престол, служака Павел I приказал всех «нетчиков» выписать из полков и впредь принимать дворян в полки с 16 лет юнкерами, с производством в офицеры по экзамену через несколько лет действительной службы (вспомним лермонтовского юнкера Грушницкого или толстовских юнкеров Николая и Петю Ростовых; юнкером начинал службу и сам Л. Н. Толстой). Такие офицеры, получавшие нередко весьма скудную подготовку в родительском доме, составляли около половины офицерского корпуса.