Наум Синдаловский - История Петербурга в преданиях и легендах

Прошло сто лет. Один из ближайших сподвижников Ленина Феликс Дзержинский был назначен председателем Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией. Говорят, он был осведомлён о пророчестве баронессы Крюденер. И то ли собирался опровергнуть его своей деятельностью, то ли хотел доказать миру, что речь в пророчестве шла о «кровавом царском режиме», но именно вспомнив о её зловещем предсказании, будто бы решительно заявил: «Здесь, в этом доме, и будет работать наша революционная Чрезвычайная комиссия». Если верить городскому фольклору, в подвалах дома на Гороховой только допрашивали и пытали. Затем арестованных привозили в Чесменскую церковь и здесь расстреливали. Тут же, на Чесменском кладбище, трупы предавали земле.

Остается только напомнить читателям, что в доме на Гороховой, 2, и до революции размещалось учреждение подобного рода. В начале XX века здесь находилось Охранное отделение, ведавшее политическим сыском в России.

Едва ли не сразу после Октябрьского переворота начались массовые реквизиции движимого и недвижимого имущества, сопровождавшиеся революционными погромами, в вихре которых исчезали не только драгоценности, принадлежавшие отдельным людям, но и ценности непреходящего общероссийского значения. Рассказывали, что разгрому подвергся даже музей Пушкина в Александровском лицее на Каменноостровском проспекте. После проведённой там «реквизиции» бесследно «исчезли пушкинские реликвии: пуля, найденная, по преданию, в жилете раненого поэта, золотые ножницы и перстень – невиданная редкость, вывезенная с востока и воспетая Пушкиным в одном из стихотворений».

Грабили всё подряд, и не попасть под это «красное колесо» было практически невозможно. В объятом паникой Петрограде рассказывали легенду о «хитрой графине Клейнмихель», фешенебельный особняк которой удалось спасти только благодаря сообразительности графини. Она будто бы закрыла все окна ставнями, заперла двери и вывесила перед входом в дом плакат: «Не трогать. Дом является собственностью петроградского совета. Графиня Клейнмихель отправлена в Петропавловскую крепость». Сама же хитроумная графиня в это время находилась в доме и обдумывала план побега.

Впрочем, перехитрить советскую власть удавалось далеко не всем. В начале XX века Ораниенбаум принадлежал герцогу Г.Г. Мекленбург-Стрелицкому. В 1910 году герцог умер, через три года скончалась его дочь. Оба они были похоронены в парке, вблизи Китайского дворца. После революции их могилы были вскрыты, разграблены и осквернены. Говорят до сих пор в ночной тишине парка можно услышать тяжелые шаги герцога и легкое постукивание детских ботинок его дочери.

Незадолго до трагического 1917 года умер потомственный моряк адмирал Константин Павлович Пилкин. Он жил на 2-й линии Васильевского острова, в собственном доме № 37. Его сын, тоже моряк, контр-адмирал Владимир Константинович Пилкин, был соратником генерала Юденича. После революции родственники Пилкиных, боясь обысков, решили до лучших времен утопить в Неве парадный мундир Константина Павловича, вышитый золотом и увешанный русскими и иностранными орденами. В семье хранилось предание о том, где именно он затоплен. Через много лет, уже после падения советской власти, с помощью водолазов были предприняты попытки найти мундир на дне Невы. Однако все попытки оказались безуспешными. Родилась легенда о том, что «забрал ордена с собой на тот свет Константин Павлович, раз уж близкие хранить их побоялись».

Но всё же оставалось немало тех, кто искренне хотел верить в светлые идеалы революции. Среди них были и так называемые бывшие. Есть легенда о том, что один из молодых владельцев Шереметевского дворца на Фонтанке, после того как его родственники уехали за границу, пришёл в Смольный и положил ключи от дворца на стол некоему высокому чиновнику: «Они ваши». И услышал в ответ: «Нам подачки не нужны. Мы и так все возьмём».

Как свидетельствует городской фольклор, новым хозяевам не всё сходило с рук. На танцевальном вечере, устроенном революционными моряками Кронштадта в одной из церквей, пьяный матрос решился пригласить на танец девушку. Та, видя его состояние, отказалась. «Хорошо, – вызывающе проговорил матрос, – тогда я найду себе другую пару». И, сорвав со стены икону Богородицы, «пустился с нею в непристойный пляс». Через несколько минут он внезапно свалился замертво. Смерть его, как рассказывают, была страшна и «произвела впечатление» на окружающих.

Те, кто ясно понимал, что происходит в России, стремились уехать из Петрограда. В первую очередь город покидали иностранцы. Сохранилась легенда о неком американце, случайно оказавшемся в Петрограде в те трагические «окаянные дни». Перед тем как отбыть, он запальчиво обратился к провожавшим: «Зачем вам, большевикам, такой прекрасный город? Что вы с ним будете делать?».

В 1919 году был арестован шестидесятилетний великий князь Николай Михайлович, известный историк, председатель Русского исторического и Русского географического обществ, специалист по бабочкам. Он был в оппозиции к Николаю II и называл его не иначе, как «наш дурачок Ники». Николая Михайловича расстреляли 28 января того же года у стен Петропавловской крепости вместе с ещё тремя великими князьями. По преданию, перед расстрелом пожилой князь снял сапоги и бросил их расстрельной команде: «Носите, ребята, всё-таки царские…».

Бытовала легенда о вскрытии большевиками захоронений великокняжеской усыпальницы Петропавловского собора. Будто бы извлекли останки всех тринадцати погребенных там великих князей, свалили их в кучу и сожгли в общем костре, причём, как утверждает легенда, сожгли не где-нибудь, а на паперти собора, в чём рассказчики видели особую иезуитскую изощренность новых хозяев России. Эта зловещая легенда жила в народе более семидесяти лет и только совсем недавно, в ходе плановых реставрационных работ, к счастью, не подтвердилась.

Впоследствии, пытаясь понять истоки такой беспримерной жестокости и, как это обычно бывает, стараясь персонифицировать казавшиеся безликими события, стали копаться в биографиях большевистских вождей.

Рассказывали легенду из дореволюционной жизни Ленина. Находясь вместе с Крупской в Швейцарии, Ленин стал очевидцем смерти матери Надежды Константиновны, которая была с ними. Оба поочередно дежурили у постели умирающей. По договоренности, они должны были разбудить друг друга, «если случится непоправимое». Мать умерла во время дежурства Владимира Ильича. Ленин в это время что-то писал. Наутро Крупская с ужасом обнаружила, что мать умерла, а Ленин всё ещё продолжал работать. Крупская потребовала объяснений. «Но ты же просила тебя разбудить, если матери потребуется помощь. Она умерла. Твоя помощь не нужна», – ответил будущий вождь революции.