Наум Синдаловский - История Петербурга в преданиях и легендах

«Они спустились в трюм. Случайно девица открыла кингстон, который матрос не сумел закрыть». Судно потеряло остойчивость и перевернулось.

В Петрограде распевали частушку на мотив «Яблочка»:

Ещё говорили, что за сутки до аварии с корабля ушли крысы, о чем вахтенный матрос будто бы своевременно доложил капитану, но тот не придал этому никакого значения. А крысы тем временем организованно покидали корабль: шли они по трапу, как рассказывали «очевидцы», «гроссами, то есть подразделениями по сто четыре штуки в каждом, и сразу устремлялись к церкви Киевского подворья, что на углу набережной и Пятнадцатой линии». Здесь эти твари ринулись в подвал, «сожрали все восковые свечи и муку для просфорок, а потом распространились по всему Васильевскому острову».

Иногда переименования сопровождались откровенными курьёзами, которые, так или иначе, находили отражение в городской мифологии. В начале 1920-х годов Екатерининский канал был переименован в канал Грибоедова, в память об Александре Сергеевиче Грибоедове, авторе бессмертной комедии «Горе от ума». В справочниках так и указывали: канал им. пис. Грибоедова. Однако некоторые до сих пор считают этот факт не более чем легендой, и утверждают, что каналу присвоено имя известного хозяйственника, некоего инженера К.К. Грибоедова, скончавшегося в 1922 году.

Был переименован и старейший Калинкинский пивоваренный завод. Согласно фольклору, это произошло совершенно неожиданно, в перерыве заседаний Третьего всероссийского съезда советов рабочих и солдатских депутатов, который проходил в 1918 году в Таврическом дворце. Рабочие Калинкинского завода выставили для делегатов съезда бесплатное угощение. Дорвавшись до любимого напитка пролетариата, делегаты затянули перерыв допоздна. Пьяно стучали кружками о мраморные подоконники, смачно сдували пену на яркие дубовые паркеты и прокуренными голосами горланили песню любимого героя революционной толпы Стеньки Разина «Из-за острова на стрежень…». После этого нехотя вернулись в зал заседаний и первым пунктом приняли постановление: присвоить Калинкинскому пивоваренному заводу имя Степана Разина.

Возможно, среди делегатов того съезда были и те, кто 19 января 1918 года с толпой революционных матросов ворвался в палаты Мариинской больницы, расстреляв без суда и следствия находившихся там бывших трёх министров Временного правительства. Сгоряча матросов посадили в Петропавловскую крепость, но уже тогда, принимая новых постояльцев, комендант крепости Павлов будто бы громогласно заявил: «Место им во дворце, а не в тюрьме». Узнав об этом, Зинаида Гиппиус записала в своих «черных тетрадях»: «Ну, вот и увидим их в Таврическом».

Наконец в 1924 году эпидемия переименований настигла и названия самого города. В траурные январские дни в числе мероприятий по увековечению памяти В.И. Ленина II съезд Советов «поддержал предложение петроградских рабочих» и своим постановлением переименовал Петроград в Ленинград. По удивительно неправдоподобному преданию, восемнадцатилетний Шостакович будто бы сказал одному из своих друзей: «Неужели, если когда-нибудь я стану великим, как Ленин, город после моей смерти назовут Шостаковичградом?».

В ГЛУБИНЕ ПАМЯТИ ОХВАЧЕННОГО бедой послереволюционного Петрограда хранилось предание, всплывшее на поверхность уже после смерти величайшего инквизитора всех времен и народов. Будто бы в первые недели революции Сталин появлялся на заседаниях и приемах в Смольном как-то неожиданно, из боковых и задних дверей. «Зачем вы это делаете?» – спросил его один из партийных товарищей. «Больше бояться будут», – будто бы ответил начинающий великий вождь и учитель всего человечества.

С этого времени городской фольклор как бы утрачивает способность отражать созидательное, творческое начало бытия. В нём всё более явственно звучит тема разрушения, гибели, смерти, утраты. Впервые мистические видения прошлого приобретали конкретное содержание, а самые невероятные предчувствия находили фантастические подтверждения.

Молва утверждала, что на вершине Нарвских триумфальных ворот поселился колдун. Временами он принимает образ Славы, управляющей шестёркой коней, которые «мчались со всем Петроградом в чёрную бездну». Говорили, что художнику Павлу Филонову однажды удалось его увидеть, и он изобразил колдуна на своем загадочном полотне «Нарвские ворота». Но понять сюжет этой необыкновенной картины люди до сих пор будто бы не могут.

Не сходили с уст обывателей многочисленные легенды о крысиных походах. Будто бы крысы в несметных количествах населяли амбары на берегу Невы, неподалеку от Александро-Невской лавры. Когда этим мерзким тварям хотелось пить, они текли к реке живым потоком и могли обглодать до костей лошадь, попадись она на дороге, «как муравьи очищают лягушку». Какая-то таинственная сила поднимала эти жуткие полчища. Они шли среди бела дня по мостовой. Останавливались трамваи, шарахались кони, цепенели прохожие, а крысы всё шли и шли. Они пересекали улицы, доходили до Невы и неожиданно исчезали. Как в землю проваливались. «Знак беды… знак беды…» – шептали горожане.

Собор Христа Спасителя (Спас-на-Водах)

Тем не менее какая-то надежда в людях ещё теплилась. Родилось поверье: благополучие Петербурга – Петрограда – Ленинграда, его честь и достоинство оберегаются тремя всадниками, рыцарями сказочного города: Петром I, Николаем I и Александром III. Пока они стоят на страже царственного града, никакой катастрофы не произойдет. В 1937 году, когда памятник Александру III сняли с пьедестала и отправили за решётку Русского музея, знак беды в сознании ленинградцев обозначился так явственно, что в него поверили окончательно.

Но началось всё гораздо раньше. Мы уже говорили о памятниках монументальной скульптуры, утраченных в результате реализации ленинского плана монументальной пропаганды. В архитектуре первыми жертвами нового режима стали культовые сооружения.

В 1911 году на набережной Ново-Адмиралтейского канала, на деньги, собранные по всей России, был возведён храм Христа Спасителя, ставший памятником морякам, погибшим во время русско-японской войны. Мы уже о нём однажды упоминали. Это был «символ братской могилы для погибших без погребения героев-моряков». Храм строился по проекту архитектора М.М. Перетятковича в ретроспективном стиле и напоминал древнерусский белокаменный храм Покрова Богородицы на Нерли. На внутренних стенах храма были укреплены бронзовые доски с именами двенадцати тысяч погибших моряков – от рядовых до адмиралов. Над досками висели копии судовых икон и были начертаны названия кораблей.