Наум Синдаловский - История Петербурга в преданиях и легендах

После революции религиозная система взглядов на брак была заменена революционной теорией «стакана воды», согласно которой, удовлетворение страсти приравнивалось к утолению жажды. Активным проповедником новых половых отношений была Александра Коллонтай. С тех пор в фольклоре сохранилась даже поговорка: «По примеру Коллонтай ты жене свободу дай!». Так что к бытовому поведению Маяковского общество относилось снисходительно и терпимо.

Брики жили рядом с Надеждинской улицей, как тогда называлась улица Маяковского, где поэт жил с 1915 по 1918 год. Осип Брик считался теоретиком литературы, часто выступал с лекциями и докладами по стихосложению. Однажды на дверях их дома кто-то написал: «Здесь живёт не исследователь стиха, а следователь ЧК». Среди творческой интеллигенции в то время ходила эпиграмма, авторство которой приписывали Есенину:

Насколько осведомлены были современники, стало ясно только позднее, когда в архивах ЧК обнаружились удостоверения сотрудников этой организации. Среди них числились и друзья Маяковского. Удостоверение Лили Брик имело номер 15073, Осипа – 25541. Впрочем, это было время, когда вся страна усилиями органов опутывалась сетью тайной полиции, можно только гадать, был ли вовлечен в эту смертельно опасную пляску жизни и смерти сам Маяковский.

Остается добавить, что до конца своих дней Лиля Юрьевна Брик не снимала золотое кольцо, подаренное ей Маяковским в 1920-х годах. На кольце были выгравированы её инициалы: ЛЮБ. Следовавшие друг за другом, они составляли бесконечно повторяющееся одно-единственное слово «ЛЮБЛЮБЛЮБЛЮБ…».

Арестовали Осипа Мандельштама, человека исключительно гордого и самолюбивого, непредсказуемый и неуживчивый характер которого многих раздражал. Литературные посредственности не могли простить ему талант, данный Богом, и творческую независимость. «Голову забросив, шествует Иосиф», – говорили о нем завистники. А он верил в свою избранность и, по свидетельству современников, даже «чечевичную кашу ел так, будто вкушал божественный нектар».

По преданиям, из-за сложного характера поэта произошёл и первый его арест. Однажды писатель С.П. Бородин, будучи у Мандельштамов, устроил скандал и ударил жену поэта. Мандельштам тут же обратился в товарищеский суд писателей, председателем которого был Алексей Толстой. Суд решил примирить своих коллег и постановил, что «виноваты обе стороны». Однако это решительно не понравилось Мандельштаму, и он ударил Толстого по щеке, заявив при этом, что он «наказал палача, выдавшего ордер на избиение его жены». Толстой взорвался и начал кричать, что «закроет перед Мандельштамом все издательства, не даст ему печататься и вышлет его из Москвы». В то время Мандельштамы жили то в Петрограде, то в Москве. Слова Толстого не были пустой угрозой, просто эмоциональным всплеском. Он тут же отправился жаловаться Горькому И Горький, если верить фольклору, поддержал Толстого: «Мы ему покажем, как бить русских писателей», – будто бы сказал он. Это якобы и послужило причиной первого ареста Мандельштама. На этот раз всё обошлось ссылкой. К такому «гуманному» роду репрессий против интеллигенции все уже давно привыкли.

Осип Эмильевич Мандельштам

Место ссылки – Воронеж – Мандельштам выбрал сам. Тогда это было ещё можно. В Воронеже поэт в очередной раз попытался примириться с действительностью. Первый раз это было, когда его по командировке Союза писателей направили на строительство Беломоро-Балтийского канала. По возвращении он написал стихи, которых потом стыдился. Стыдился по двум причинам. Во-первых, потому что написал не то, что думал, а во-вторых, вспомнил, как сам издевался над писателем М.А. Зенкевичем, прилюдно назвав его «Зенкевичем-Канальским», за то, что тот посетил строительство канала и «написал похвальный стишок преобразователям природы». Теперь наступила его очередь заверить Сталина в собственной благонамеренности. Мандельштам пишет верноподданное стихотворение, которое заканчивается патетической строфой:

Существует литературная легенда, что вместо слова «будить», у Мандельштама было первоначально слово «губить», которое переворачивало весь смысл стихотворения:

К сожалению, это только легенда. Трудно сказать, как отнёсся сам Сталин к этому стихотворению. Скорее всего, так же, как к «Песне о Сталине» Дунаевского, которую композитор сделал такой, что её никто не мог петь. Как у Дунаевского мелодия, слова манделыитамовского произведения были так же труднопроизносимы, а сами стихи – трудночитаемы. Доказать свою лояльность поэту так и не удалось. А вскоре сами собой пришли другие стихи, за которые поэту пришлось жестоко поплатиться:

Как утверждает Н.Я. Мандельштам, стихи о Сталине слышали всего около 20 человек, те, кто бывал в доме Мандельштамов и у кого бывал он. Но даже среди этих немногих близких людей оказался предатель, а может быть, не один. Стихи сразу стали известны Ягоде, а от него Сталину. «Изолировать, но сохранить», – коротко изрёк вождь и тем самым решил судьбу поэта. На эзоповом языке советских инквизиторов это означало лагерь и каторгу. Как, например, «десять лет без права переписки» на том же большевистском языке означало расстрел.

Подлинные обстоятельства смерти Мандельштама неизвестны. По официальным данным, он умер от паралича сердца 27 декабря 1938 года в одном из пересыльных лагерей Дальнего Востока. Сохранилось большое количество легенд о последних днях поэта. По одной из них, Мандельштама видели в партии заключённых, отправлявшихся на Колыму. Но на пути туда он будто бы умер, и тело его было брошено в океан. По другой легенде, его расстреляли при попытке к бегству; по третьей, забили насмерть уголовники за то, что он украл кусок хлеба; по четвёртой, он повесился, «испугавшись письма Жданова, которое каким-то образом дошло до лагерей». Ещё по одной легенде, Мандельштам вообще не был отправлен на каторгу. Он так и остался жить в Воронеже, пока туда не пришли немцы. Они-то будто бы и расстреляли поэта. Кому было удобно свалить вину за гибель поэта на немцев, остается только догадываться.