Игорь Голованов - Константы фольклорного сознания в устной народной прозе Урала (XX–XXI вв.)

Созданию оригинальных произведений на мифологической основе во многом способствовали и особенности мышления коренного населения данной местности, мифологическое миропонимание для которого было еще актуально. Контаминация национального русского и в основном татаро-башкирского мифологического мироощущения дала новый фольклор – фольклор Урала как самостоятельное художественное явление (см. о связях башкирского и русского фольклора в работах Б. Г. Ахметшина).

Некоторые исследователи, обращавшиеся к проблеме возникновения новых произведений национального фольклора, связывали ее с существованием устойчивых устно-поэтических традиций. Так, например, Р. Р. Гельгардт, говоря о «сложных взаимодействиях традиционного начала и новых элементов, почерпнутых из современной жизни», настаивал на ведущей роли старых национальных фольклорных традиций, которые «приобретали лишь элементы нового качества» [Гельгардт 1961: 222].

Другой точки зрения придерживался Л. Е. Элиасов. Он выдвинул тезис о преобладающем влиянии «иноплеменной среды», в которой оказались русские переселенцы. Ученый доказал, что «тесное общение русских с аборигенами помогло первым быстрее приспособиться к новым условиям жизни… В ходе освоения вновь заселенной территории русским не только надо было удовлетворить свое любопытство, но они старались глубже проникнуть в прошлое края, что вызывалось необходимостью близких экономических, культурных и общественных отношений» с исконно местными жителями [Элиасов 1960: 11–12]. «Таким образом, местные предания аборигенов становились достоянием русских засельщиков, многие предания… живя в среде русского населения, приобретали новую окраску, иногда теряли свое правдоподобие, иногда смешивались с более поздними фактами и событиями» [Юдин 1977: 11–12].

Более диалектично, с учетом нескольких факторов, подходит к этому вопросу А. И. Лазарев, утверждая, что «неизжитые языческие верования, характерные для русских жителей Урала XVIII века, способствовали быстрому усвоению ими остяцких, кыштымских, башкирских и татарских легенд и преданий. Это усвоение оказалось органичным и образовало устойчивую традицию в фольклоре Урала» [Лазарев 1970: 30].

Правда, следует оговориться, что современное уральское устное народное творчество уже совсем не тот первофольклор поселенцев XVII–XVIII вв. С течением времени он, конечно же, развивался, трансформировался, в процессе бытования, в процессе эволюции «общественного бытия» (а значит, и сознания) в нем возникали и продолжают возникать новые краски, новые образы.

Традиция собирания русского сказочного фольклора на Урале была положена в конце XIX века П. А. Словцовым [Лазарев 2000: 491]. Более пятидесяти уральских текстов вошло в известный сборник А. Н. Афанасьева – в записях С. Буевского, А. Зырянова, Д. Петухова и др. Наиболее полное представление о бытовании русской сказки на старом Урале дает сборник Д. К. Зеленина «Великорусские сказки Пермской губернии», впервые изданный в Петрограде в 1914 году.

В ХХ веке ценные публикации уральского прозаического фольклора, в том числе и сказочного, сделаны В. П. Бирюковым в его сборниках «Дореволюционный фольклор на Урале» (1936 г.) и «Урал в его живом слове» (1953 г.). Интенсивным собиранием и изучением уральской сказки занимался А. И. Лазарев. По итогам многолетних экспедиций по территории Южного Урала им был опубликован ряд научных статей, посвященных эволюции сказочного фольклора, в центральных и местных сборниках. Ряд сборников уральского и зауральского сказочного фольклора в его современном бытовании выпущен В. П. Федоровой, В. В. Блажесом, О. В. Востриковым, В. П. Тимофеевым и В. Н. Бекетовой. Все эти работы дают достоверный материал для выявления региональных особенностей русской народной сказки на Урале.

Уральская сказка как явление фольклора сложилась в русле общерусской традиции, однако особенности местного быта, природы, исторической жизни оказали свое влияние на содержание и форму сказок. По словам А. И. Лазарева, традиционная восточнославянская сказка на Урале быстрее и отчетливее, чем в других регионах, реагировала на действие времени, вбирала в себя ростки нового мировоззрения, связанного, в частности, с критическим отношением к чудесному и «эстетике вымысла» [Лазарев 1996: 166].

Сказочные тексты испытали на себе влияние опыта уральских горнорабочих. В сборнике Д. К. Зеленина «Великорусские сказки Пермской губернии» выделяется ряд текстов, так или иначе связанных с особенностями горнозаводского труда и быта местного населения. Так, например, в сказке «Купеческий сын и Чудилище на стеклянной горе» среди заданий, которые в качестве испытания предлагает жениху красавица-невеста, содержится и такое – «увалить через море плотину». Если в традиционном тексте обычно требуется построить мост или хрустальный дворец, то здесь необходимо возвести именно плотину – то, без чего нельзя представить ни один уральский горный завод, поскольку главной движущей силой, приводившей в действие все заводские механизмы, была запруженная вода. Характерно и указание на время, потребовавшееся для выполнения задания: «Начали уваливать. В три месяца увалили» [Зеленин 1991: 77]. Заметим, что предыдущие задания выполнялись всего за одну ночь, здесь же рассказчиком учтена реальная ситуация.

В другой сказке из того же сборника – «Кузнец и черт», представляющей собой вариант традиционного сюжета о чудесном омоложении, обнаруживаем знание носителем фольклора особенностей горнозаводского производства. При описании процесса омоложения рассказчик обращается к специальным обозначениям кузнечного дела: «принесли угля в кузницу», «разожгли горн», «заставил хозяина дуть», «положили старика на горн» и т. д. Но если все перечисленные термины восходят к специальной лексике, издавна употребляемой в ремесленном, кустарном производстве, то следующий термин применялся преимущественно на горных заводах. Речь идет о наименовании процесса вторичной обработки металла – переделать , использованном в этом тексте в значении, близком к специальному: «А старуха есть? Веди! Переделаем и ее» (ср.: переделать чугун в железо, переделать железо в сталь; передельные заводы, передельный чугун ) [Зеленин 1991: 392].

Не менее интересна с точки зрения использования лексики, характерной для горнозаводского Урала, сказка «Золотой кирпич». Рассказчик – уральский житель – включает в содержание сказки названия специальных предметов и понятий, связанных с процессом транспортировки с горных заводов готового металла путем сплава по реке. Так, герой сказки, обнаруживший у реки «кирпичи стопами» с золотом «внутре», решает увезти находку на ярмарку. Хозяин проплывающей мимо баржи соглашается ему помочь: «Давай таскать будем, грузить». Рассказчик далее заключает: «Нагрузили баржу полну». Этот эпизод, включенный в сказку, напоминает момент нагрузки барок металлом, в частности медными или железными штыками, которые своей внешней формой сходны с кирпичами.