Алина Шокарева - Дворянская семья. Культура общения. Русское столичное дворянство первой половины XIX века

В большинстве домов иконы находились в специально отведенных для молитвы комнатах (образных) или в спальнях. Тем самым подчеркивалось, что вера и светскость плохо совместимы: религия относится к сфере личной жизни, ее демонстрация неуместна в гостиной.

Можно четко проследить закономерность: чем дальше по своему положению дворянская семья отстояла от высшего света, тем более традиционным, даже патриархальным был ее жизненный уклад. Разумнее велось хозяйство, за детьми устанавливался более строгий контроль, большее место в жизни семьи занимала религия. Публицист С.О. Бурачёк в повести «Герои нашего времени» (полемической по отношению к роману Лермонтова) показывает (несколько утрированно), как сложно, практически невозможно было соединить требования православной религии с условиями жизни высшего света. Соблюдение постов, посещение богослужений, скромность в одежде при частом присутствии на балах были весьма затруднительны [72]. И все же в дворянском обществе поощрялась скромность, в присутствии женщин были табуированы вульгарные выражения.

Князь Е.Н. Трубецкой писал, что идеал древнерусских подвижников – внутреннее объединение всех существ в Боге [73]. А.С. Хомяков так сформулировал идею соборности: «единство по благодати Божией, а не человеческому установлению» [74]. Вследствие постепенного обмирщения сознания и культуры идея объединения людей, основанная на любви к Богу, трансформируется в идею объединения людей по сословному признаку, по близости культурного уровня, стилю жизни. С другой стороны, идея соборности постепенно переносилась на понятие «дом»: все проживающие под одной крышей были объединены в единое целое, от главы семьи до детей крепостных. Именно такая «соборная семья» в глазах традиционно настроенного дворянства являла собой всю полноту бытия [75], отражая представления об идеальной жизни.

Жизненный уклад дворян первой половины XIX столетия зависел от их социального положения, достатка и места проживания. Дворянское сословие не было единым и однородным: выше мы уже говорили про многонациональность русского дворянства, а также существенные различия между потомственными дворянами (составлявшими одну большую семью) и дворянами выслужившимися.

Различно было поведение дворян в Москве и Санкт-Петербурге. Как вспоминала Е.П. Янькова, чьи рассказы о московской дворянской жизни записал ее внук Д.Д. Благово (архимандрит Пимен), «кто позначительнее и побогаче – все в Петербурге, а кто доживает свой век в Москве, или устарел, или обеднел, так и сидят у себя тихохонько и живут беднехонько, не по-барски, как бывало, а по-мещански, про самих себя. ‹…› Имена-то хорошие, может, и есть, да людей нет: не по имени живут» [76]. Впрочем, в начале XIX века и в Москве одни жили в роскоши, буквально сорили деньгами, а другие прозябали в нищете. Благодаря отдаленности царского двора в Москве свободы в поведении было много больше, нежели в Петербурге: один жил на английский манер, другой – на русский, третий был увлечен Францией… Москва жила самобытной, самостоятельной жизнью. По словам Н.Г. Левшина, «все вообще отставные старики, моты, весельчаки и празднолюбцы – все стекаются в Москву и там век свой доживают, припеваючи» [77]. А. Павлова в своем произведении «Бедняжка» сетует на то, что в Санкт-Петербурге живут лучшие женихи, в то время как в Москве – лучшие невесты. А потому «неудивительно, что невесты московские ловят приветливыми взглядами залетного жителя Петербурга, когда он соколом мчится по нашим гостиным, так привлекательно гремя шпорами или дипломатически лорнируя» [78]. Иронически обобщая, Н.В. Гоголь писал: «Москва женского рода, Петербург мужеского. В Москве всё невесты, в Петербурге всё женихи» [79].

Н.Ф. Дубровин писал о столицах начала XIX века, что Москва, хоть не имела тогда ни тротуаров, ни бульваров, но по своим связям с провинцией, даже с самой отдаленнейшею, считалась городом священным, имевшим влияние на всю Россию. Москва производила такое очарование, что помещикам, жившим постоянно в своих имениях, соседи, которые хвастали, что бывали там, казались людьми высшего порядка [80]. Москва была столицей допетровской России, значимой для людей, чтущих старые обычаи.

Вокруг Санкт-Петербурга еще с момента его основания распространялись мрачные слухи (наиболее значимые – что город построен на костях и когда-нибудь погибнет от воды) [81]. Поэтому в народном сознании жизнь в Северной столице представлялась опасной, гибельной… И в то же время – манила карьерным ростом, возможностью получить образование, выслужиться, быть поближе ко двору. Эти преимущества оказывались сильнее предрассудков, о чем красноречиво говорит статистика, – население Северной столицы в XIX веке было значительно больше, чем в Москве [82].

Ю.М. Лотман писал, что «военные события сблизили Москву и провинцию России. Московское население „выхлестнулось” на обширные пространства. В конце войны, после ухода французов из Москвы, это породило обратное движение. ‹…› Сближение города и провинции, столь ощутимое в Москве, почти не сказалось на жизни Петербурга этих лет» [83]. Высшая столичная аристократия будто бы еще больше отдалилась от основной массы населения.

Писатель и государственный деятель Д.Н. Бегичев считал, что в Санкт-Петербурге в основном служат и выслуживаются, интригуют друг против друга, а в Москве отдыхают, устраивают браки и сплетничают. При этом из Санкт-Петербурга пошла мода супругам быть везде вместе, создавая видимость семейного благополучия [84].

Характерные бытовые черты какого-либо сообщества хорошо видны человеку, который оказался в новом для него окружении в первый раз. Его наблюдения – замечательный источник для исследователя повседневности. Так, мемуаристка Е.А. Сушкова, впервые приехав на бал в Москве, находит множество отличий в поведении московских и петербургских барышень. Различие в поведении девушек – лишь одна из многих несхожих черт в жизненном укладе столиц, но для рассказчицы именно оно становится знаковым: «Барышни более чем разговорчивы с молодыми людьми, они фамильярны, они – их подруги». Друг к другу они обращаются на «ты», называют по фамилии, именем или прозвищем, а не по-французски, как это было принято в Петербурге [85].

В письмах москвички М.А. Волковой к подруге из Санкт-Петербурга В.И. Ланской есть любопытное описание дамы, прибывшей из Северной столицы. С точки зрения автора, петербургские дамы (в данном случае на примере жены князя Павла Гагарина) отличаются своей заносчивостью. Петербурженка «держится прямо и важно, как все ваши дамы, нехотя отвечает да или нет, когда обращаются к ней с вопросом». И далее она отмечает, что семейство Оболенских называет всякую дерзость «петербургской учтивостью», в отместку невестке их, княгине М.Г. Гагариной, которая в бытность свою в Москве, все, что ей не нравилось, называла «смешным, как москвичка». И действительно, в Санкт-Петербурге порой свысока смотрели на жителей Москвы, считая их менее «светскими». В Москве всегда жили проще. Бытовавшие предубеждения против Москвы заставляли жителей Петербурга отыскивать в москвичах, приехавших в Северную столицу, одни недостатки, а все хорошее открывать в них спустя год проживания на берегах Невы [86].