Виктор Поротников - Дарий

В тот вечер Фейдима выразила опасение, что их могут подслушать, поэтому Атосса увела ее в маленькую комнату возле своей спальни, где можно было не опасаться чужих ушей.

Фейдима, не скрывая тревоги, призналась Атоссе, что она все больше убеждается в том, что Бардия – это не Бардия, а другой человек, весьма на него похожий.

Атосса с замирающим сердцем поинтересовалась у подруги, на чем основаны ее подозрения. И услышала в ответ неоспоримые доказательства женщины, познавшей на ложе двух мужчин, которые являлись к ней под одним именем и с очень похожей внешностью. Однако разницу в темпераменте и некоторые физиологические отличия в размерах интимных частей тела нельзя было не подметить.

– До вашей свадьбы Бардия был совсем не таким в постели, каким стал ныне, – призналась Фейдима. – Я не хочу отзываться плохо о твоем брате, милая Атосса, но он был гораздо нежнее. Теперь же Бардия просто-напросто обуян самой дикой похотью. Не стану скрывать, Бардия стал чаще навещать меня, но его грубость и ненасытность меня просто убивают. И потом, его половой орган стал гораздо больше. Я достаточно изучила его во время оральных ласк и теперь просто цепенею от ужаса, ведь это скорее фаллос бога, нежели смертного человека.

Милая Атосса, однажды ночью я выбралась из-под твоего брата едва живая, а ему все было мало. Тогда я привела к нему другую наложницу, известную своей неутомимостью, ту сириянку, бывшую храмовую блудницу. Но и сириянка долго не выдержала, ибо ей приходилось терпеть лишь боль, а не наслаждение. Пришлось мне привести еще двух рабынь-армянок, с каждой из которых Бардия сошелся дважды, прежде чем насытил свою похоть.

– Своей ненасытностью Бардия порой изводит и меня, – как бы нехотя произнесла Атосса. – Я тоже поражаюсь его неистовости.

– Думаю, что это вовсе не Бардия, а вселившийся в него дух Тельца, – прошептала Фейдима, наклонившись к самому уху Атоссы. – Сам могучий Гэуш-Урван [40]завладел телом твоего брата! Я вот только не знаю: к добру это или к худу.

– Ты говоришь страшные вещи, Фейдима, – Атосса с сомнением покачала головой. – Теперь я буду бояться ложиться с Бардией в постель.

– Я не могу это утверждать, – сказала Фейдима, – но мне так кажется.

– Хорошо, – Атосса мягко обняла подругу за плечи, – я повнимательнее присмотрюсь к Бардии. Последнее время мне он тоже кажется странным.

После этого разговора Атосса запретила Смердису навещать Фейдиму. Это его расстроило, от огорчения он безобразно напился за ужином. В пьяном виде Смердис заявился в спальню к Атоссе и бесцеремонно потребовал, чтобы его жена пошире раздвинула бедра, ибо он полон желания поиметь ее.

Грубый тон и вызывающая манера пьяного повесы вывели Атоссу из себя. Она позвала евнухов, чтобы те увели «царя» в его покои. Но не тут-то было! Смердис встретил евнухов отборной бранью, и те в страхе повалились ему в ноги. Кончилось тем, что евнухи на четвереньках убрались из спального покоя царицы.

Стащив с себя одежды, залитые вином, Смердис завалил супругу на ложе и, сломив ее отчаянное сопротивление, безжалостно изнасиловал ее, нарочно причиняя ей боль и заламывая руки.

Опустошенная и раздавленная, Атосса лежала рядом с храпящим, ненавистным ей мужчиной и молча глотала слезы, которые жгли ей щеки. Жизнь словно издевалась над ней и мстила Атоссе за убийство родного брата. Вот она – царица! – подобно рабыне вкусила полной чашей унижения и боли, ею воспользовались против ее воли, чтобы насытить позыв животного инстинкта. Самое ужасное заключалось в том, что Атосса была обречена в дальнейшем на подобные же издевательства.

«Я должна убить Смердиса! – мелькнуло в голове у Атоссы. – Должна встать и заколоть негодяя его же кинжалом. Иначе… А что иначе?»

Атосса растерялась от последней мысли.

Ее страшило и возмущало повторение случившегося, но вместе с тем убийство Смердиса придется как-то объяснять, причем объяснять приближенным царя, которые всерьез полагают, будто Смердис и есть Бардия.

«Меня назовут цареубийцей, – подумала Атосса, – и еще мужеубийцей. За это мне выколют глаза и отрежут нос. Ведь царским судьям бесполезно рассказывать про мои унижения на супружеском ложе. Законы в этой стране составляются мужчинами, и они безжалостны к женщинам!»

Атосса сползла с ложа и, держась за стену, добралась до купальни. Там было темно. На ощупь отыскала она медный чан с водой и принялась усердно смывать с себя запах мужского пота и засохшую мужскую сперму. Вода была холодная, Атоссу бросило в озноб. Обтершись тем, что попалось под руку, женщина вернулась в спальню. Там она надела на себя тонкую длинную тунику без рукавов, поверх нее – шерстяное платье с короткими рукавами, на голову набросила накидку, концы которой можно было завязать на шее в виде шарфа. В мягких замшевых туфлях без каблуков со слегка загнутыми носками, освещая себе путь светильником, Атосса знакомыми узкими коридорами пробралась к покоям Артистоны и постучалась в дверь. Ей открыл толстый заспанный евнух, который очень удивился, увидев перед собой царицу в столь поздний час.

Атосса не велела ему будить сестру. Зная, где что находится, она взяла теплое одеяло, круглую подушку и улеглась в трапезной на лежанке, возле бронзовой жаровни с потухшими углями.

Утром здравомыслие взяло в Атоссе верх. Она передумала убивать Смердиса, тем более что заменить его на царском троне было некем. Сыновей ни у Камбиза, ни у Бардии не было. Не было у них и побочных братьев. Атосса решила поскорее забеременеть от Смердиса, и когда родится мальчик, она уступит ему трон под своей опекой, умертвив ядом его отца.

Как назло у Атоссы наступили «нечистые дни», когда любой мидянке или персиянке было строго запрещено находиться в одном помещении с мужем, дабы не осквернить его. В такие дни женщинам надлежало молиться чаще, чем в обычные дни, и тщательно проходить все обряды очищения, чтобы отгонять от себя злых духов, прислужников Ангро-Манью.

По окончании «нечистых дней» Атосса покинула гарем, чтобы разыскать Гаумату и узнать у него последние новости. Однако Гаумата сам нашел царицу. Он был чем-то сильно обеспокоен.

Атосса и Гаумата встретились в просторном светлом зале, высокие стены которого были покрыты барельефами, изображающими мидийских царей на войне и на охоте. Царица и хазарапат не спеша прогуливались от одних дверей, где на страже стояли два воина-мидийца с короткими копьями в митрообразных колпаках из белого мягкого войлока, до других, возле которых стояли евнухи и служанки царицы.

Атосса и Гаумата делали вид, что разглядывают сцены сражений на известняковых барельефах, сами же вели негромкую беседу.