Иван Майский - Испанские тетради

Когда Альварес дель Вайо ушел, я стал мысленно подводить итоги нашей беседы. Для меня было совершенно очевидно, что у Моего недавнего гостя слишком много доверчивости, почти прекраснодушия. И – увы! – я хорошо знал, что розовые очки даже самых лучших из европейских социалистов часто оплачиваются кровью и страданиями народных масс.

Конечно, в тот теплый июльский день я не мог предвидеть будущего, но помню, что от встречи с Альваресом дель Вайо у меня осталось ощущение какой-то неясной внутренней тревоги. Не было уверенности, что испанская демократия сознает грозящую ей опасность. И еще менее я был уверен в том, что она, включая и социалистов, принимает действительно эффективные меры для предупреждения этой опасности…

В сутолоке торопливо набегавших событий чувство, вызванное разговором с Альваресом дель Вайо, постепенно потускнело, почти рассеялось. Неделю спустя я уже не думал об Испании. И вдруг в воскресенье, 19 июля, открыв очередной номер «Обсервер», внезапно увидал крупные заголовки: «Мятеж в испанской армии», «Военное положение в Марокко», «Полагают, что Сеута захвачена», «Мятежники бомбардируют с воздуха», «Военные суда спешно подвозят войска».

В голове невольно пронеслось: «Вот тебе и заверения Альвареса дель Вайо!»

А на следующий день, 20 июля, в английской печати появились еще более тревожные вести из Испании. Консервативный «Таймс» вышел с такими шапками: «Гражданская война в Испании», «Монархический мятеж», «Мятежники захватили Марокко», «Тяжелые бои». И тут же сообщалось:

«Чисто республиканский режим в Испании, установленный в результате победы левых на общих выборах в феврале, борется за жизнь против широко разветвленного военного мятежа, открыто именующего себя монархическим. Исход борьбы еще неизвестен».

Одновременно с «Таймс» лейбористский «Дейли геральд» в редакционной статье писал:

«Испания полускрыта за дымовой завесой гражданской войны. И пока эта завеса не рассеется, окружающий мир не узнает полной истины о том, что произошло и что происходит. Однако уже сейчас видно, что республика переживает решающие дни и что от исхода этих трагических дней зависит все будущее страны. Характер и цели мятежа совершенно ясны: это тщательно подготовленная и заранее спланированная попытка ниспровергнуть конституцию и установить беспощадную военную диктатуру».

Итак, опасения, высказанные мною в разговоре с Альваресом дель Вайо, к сожалению, оказались вполне основательными. Однако на первых порах события в Испании никак не отразились на моей работе и моей жизни. Я оставался как бы в стороне.

В прошлом у меня никогда не проявлялось особенного интереса к Испании. По совести сказать, я и не очень много знал о ней. Картины Веласкеса и Гойи, образы Колумба и Кортеса, костры инквизиции, «Дон-Кихот» Сервантеса, романы Бласко Ибаньеса – вот, в сущности, и все, что мне обычно приходило в голову при слове «Испания». И это не было случайностью. На протяжении многовековой истории пути России и Испании нигде не скрещивались. Эти две страны никогда не приходили в дружеские или враждебные контакты. Они следовали разными дорогами, разделенные громадными по тем временам географическими пространствами и не связанные никакими нитями политического, экономического или духовного взаимодействия. Даже в наполеоновскую эпоху, когда Россия и Испания делали, по существу, одно и то же дело, ведя упорную борьбу против всеевропейского засилья Бонапарта, между ними было мало общего. Правда, в 1808 году, в самом начале борьбы испанского народа против французского нашествия, Севильская хунта обратилась к русскому императору Александру I с просьбой о помощи, но последний остался глух к этому. Правда, четыре года спустя, в июле 1812 года, после разрыва между Александром и Наполеоном, Россия и Испания заключили договор о военном союзе, но его воздействие на последующее развитие событий было очень незначительным. Правда, революция 1820–1823 годов в Испании имела большое влияние на движение декабристов, но трагический конец этого движения тоже сыграл свою роль: в России постепенно заглохла память о второй испанской революции.

Все эти обстоятельства нашли свое отражение и в судьбах развития русской культуры, русской общественной мысли на протяжении XIX и XX веков. Испания в этих судьбах не играла почти никакой роли. А отсюда, естественно, вытекала и слабость интереса к Испании со стороны нашей интеллигенции. Интересовались Германией, интересовались Францией, интересовались Англией, интересовались Италией, а Испания привлекала к себе внимание разве только каких-либо оригиналов. Вплоть до 1936 года она занимала весьма скромное место и в международной политике. Не отличались яркостью и события ее внутренней жизни.

Было и еще одно обстоятельство, которое в то лето действовало умеряющим образом на мой интерес к испанским делам. Когда 18 июля Франко поднял знамя мятежа в Марокко, никто в Европе не думал, что началась первая битва второй мировой войны и что фокус мировой политики на целых два года переместится на Пиренейский полуостров. Считали наоборот, что все здесь кончится очень быстро. Сам Франко был уверен, что через 48 часов он станет властелином Испании.

А республиканское правительство полагало, что оно подавит восстание самое большее в течение нескольких недель. Расчет на быструю ликвидацию мятежа, вероятно, оправдался бы, если бы не интервенция Германии и Италии. Однако в начале событий в возможность серьезной интервенции с их стороны мало кто верил. Сомнительно, чтобы даже Гитлер и Муссолини в это время ясно себе представляли, во что им обойдется испанская война. Правда, перед 18 июля они поощряли Франко в его намерениях, в первые дни мятежа послали ему немного оружия, несколько десятков самолетов и, пожалуй, думали, что сверх того от них едва ли много потребуется. На деле получилось иначе. В порядке цепной реакции первый шаг невольно потянул за собой второй, затем последовал третий, четвертый и т.д., вплоть до посылки в Испанию целых армий вторжения с сотнями самолетов и тысячами орудий. Но в июле этого не было видно…

Итак, летом 1936 года в политических кругах Европы господствовало мнение, что события в Испании – это чисто внутренняя борьба, которая должна закончиться в течение нескольких недель и не возымеет сколько-нибудь значительного влияния на международную ситуацию. У меня не было уверенности в правильности такого прогноза. Однако, едва только закрылся английский парламент и в Лондоне начался мертвый политический сезон, я, как обычно, решил ехать в отпуск. Запросил об этом Москву. Наркоминдел не возражал. И в середине августа 1936 года мы с женой покинули Англию на семь недель.