Иван Майский - Испанские тетради

Сначала поехали в Сочи. Затем отправились в длительное и чрезвычайно интересное путешествие по Кавказу. И, откровенно говоря, в это время я очень мало думал о Европе со всеми ее острыми и сложными проблемами. И вдруг совершенно неожиданно эта старая, сварливая, раздираемая противоречиями Европа грубо напомнила о себе!

8 октября, днем, я вернулся в Москву. Сестра жены, встречавшая нас на вокзале, сообщила, что вот уже два дня подряд ей звонят из Наркоминдела и просят меня сразу же по приезде явиться к заместителю Наркома иностранных дел (Нарком M. M. Литвинов находился в это время в отпуске).

Едва мы вошли в квартиру, как опять зазвонил телефон.

На другом конце провода оказался сам заместитель Наркома. Он еще раз категорически потребовал, чтобы я немедленно приехал в НКИД.

Полчаса спустя мы встретились. Заместитель Наркома бурно приветствовал меня.

– Ну, слава богу, приехал наконец!

– А в чем дело? – поинтересовался я.

– Дело, Иван Михайлович, в Испании… События, которые там разворачиваются, имеют большое значение, и мы не можем оставаться в положении равнодушных зрителей. Наш долг – поддержать испанских демократов. Если победят испанские фашисты, за спиной которых стоят Германия и Италия, возрастет опасность европейской войны… В частности, чрезвычайно важно всеми мерами противодействовать тем вредным махинациям против Испанской республики, которыми занимается сейчас лондонский комитет по «невмешательству» в испанские дела. Он возник уже после вашего отъезда в отпуск, но вы, как наш посол в Англии, являетесь членом этого комитета… И, поскольку там сейчас завязалась острая борьба, вам придется поторопиться с возвращением в Лондон…

Я стал расспрашивать о деталях и при этом узнал, что как раз накануне моего приезда, 7 октября, Советское правительство сделало в комитете заявление, которое должно иметь далеко идущие последствия. Заместитель Наркома дал мне прочитать его. Содержание документа свидетельствовало, что СССР готовится к решительным шагам, способным прорвать дипломатическую паутину лицемерного «невмешательства», которую так тщательно плели капиталистические державы Европы и Америки.

– Завтра же выезжайте в Лондон, – резюмировал заместитель Наркома, – а сегодня вечером мы с вами поедем в Кремль, где вы получите конкретные указания.

В 23 часа мы действительно были в Кремле. К тому времени я успел уже ознакомиться со всей перепиской по испанским делам между лондонским посольством и Наркоминделом, а также с материалами ТАСС по этому же вопросу.

Заседание в Кремле продолжалось недолго. Заместитель Наркома повторил на нем примерно то же, что говорил мне несколько часов назад, и закончил выводом: советский посол в Англии должен немедленно вернуться к месту своей работы. Прения по докладу были очень краткими и строго деловыми. Директивы, которые я получил, в основном сводились к следующему: СССР хочет мира и не хочет войны, он ведет борьбу с агрессорами – везде и при всяких условиях; то же самое надлежит делать и в комитете по «невмешательству».

Такова была общая линия. А по отдельным конкретным вопросам мне надлежало запрашивать указания по телеграфу. В то же время от меня потребовали, чтобы в комитете я держался наступательной тактики, так как оборона может привести только к провалам.

Я заявил, что принимаю все это к исполнению. Раскланялся и вышел.

А вечером 9 октября уже сидел в поезде, быстро уносившем меня на запад, к советско-польской границе.

Путь от Москвы до Лондона через Берлин и Париж занял двое с половиной суток. В течение всего этого времени я тщательно готовился к предстоявшим мне дипломатическим боям. Покупал по дороге десятки газет и журналов, с особым вниманием выискивал в них все, что так или иначе относилось к Испании. Беседовал с советскими дипломатами в Берлине и Париже о позиции Германии и Франции. Продумывал возможные ходы и контрходы в комитете по «невмешательству».

Больше всего мне хотелось отыскать в международной ситуации, сложившейся к октябрю 1936 года, основные движущие силы. Многолетний опыт убедил меня, что плох тот дипломат, который слишком увлекается быстротечными поверхностными конъюнктурами: он сплошь да рядом будет попадать впросак. В международной политике есть большие, глубокие, фундаментальные моменты, которые в конечном счете и определяют ход событий. Только зная их, можно правильно наметить курс в своей повседневной дипломатической работе.

Машинально глядя на мелькавшие за окном вагона города и селения, я мысленно подводил итоги развития международных отношений с 1917 года. И вот что у меня тогда получалось.

С момента Октябрьской революции мир разделился на два принципиально противоположных лагеря. За двадцать лет, истекших после Октября, с полной ясностью обнаружились две основные исторические тенденции: лагерь капитализма шел к закату, хотя и медленнее, чем того ожидали советские люди на заре революции; мир социализма, напротив, поднимался в зенит, хотя и с большими трудностями, с большими препятствиями, чем предполагали трудящиеся нашей страны, когда брали власть в свои руки. Однако лидеры капиталистического лагеря (в ту эпоху в первую очередь лидеры Англии, Франции и США) не хотели признавать этой объективной истины (ведь ни один господствующий класс не сходит со сцены без жестокого боя) и все время пытались разными средствами повернуть колесо истории назад. Менялись средства, но цель оставалась одна и та же.

Сначала – в 1917–1920 годах – заправилы капиталистического лагеря старались ликвидировать тогда еще очень слабый оплот социализма «дубьем» – поддержкой внутренней российской контрреволюции и вооруженной интервенцией. Потом, потерпев неудачу, уверовали в возможность ликвидации социализма «рублем» – торгово-финансовой политикой, дипломатией плетки и пряника. Такова была их линия в 20-х годах. Когда, однако, и это не помогло и СССР вступил на путь пятилеток, обеспечивавших быстрый рост нашего могущества, лидеры капиталистического лагеря вновь вернулись к планам насильственного подавления оплота социализма, но только в несколько иных формах, чем раньше.

В январе 1933 года фашисты с Гитлером во главе захватили власть в Германии. В капиталистическом лагере произошел раскол. Скоро здесь сложились две группировки: одна – Германия, Италия, Япония – открыто ставила вопрос о переделе мира (в том числе и капиталистического), другая – Англия, Франция, США, владевшая большей частью мировых богатств, напротив, отстаивала сохранение «статус-кво». Стремясь преодолеть раскол и сохранить единый фронт капиталистического мира против социалистического, лидеры капитализма (в первую очередь в Англии, Франции и США) напали, как им казалось, на «счастливую идею»: примирить свои противоречия за счет СССР. Государственные мужи в Лондоне, Париже и Вашингтоне различными способами давали понять Гитлеру, что он может, не опасаясь препятствий с их стороны, искать «жизненное пространство» на востоке, а про себя думали: «Пусть немцы и русские истекут кровью во взаимной резне, нам станет легче – на длительный срок исчезнет опасность для наших мировых позиций как со стороны фашизма, так и со стороны социализма». Гитлер с удовлетворением принимал намеки «демократических» держав о предоставлении ему «свободы рук на востоке», а про себя тоже думал: «Посмотрим, с кого будет выгоднее начать передел мира?»