Василий Молодяков - Шарль Моррас и «Action française» против Германии: от кайзера до Гитлера

Критик Даниэль Галеви, которому Моррас адресовал предисловие к «Внутренней музыке», придерживался иного мнения: «Поэзия связана с самыми волнующими моментами вашей жизни, – писал он автору. – Счастлив и горд, что вы мне это доверили» (LCM, 389). Сказанное можно списать на издержки жанра, но искренним поклонником поэзии Морраса был такой далекий от него – и политически, и литературно – человек, как Гийом Аполлинер.

В отличие от теоретика Морраса, Баррес считал себя прежде всего художником и политиком, т. е. практиком. В 1908 г. Массис в эссе «Мысль Мориса Барреса» назвал его философию «философией действия», отметив ее «антиинтеллектуалистский» характер (МРВ, 14, 44). Восходя к высказываниям самого Барреса, это звучало комплиментом. В нашумевшей книге «Сегодняшняя молодежь» (1913) Массис и Альфред де Тард объявили одной из главных черт нового «поколения французского возрождения» именно антиинтеллектуализм, вкладывая в это понятие неприятие чрезмерного рационализма, сциентизма и скептицизма старших (JGA, 19).

Однако в эссе «Морис Баррес, или Поколение относительного» (1923) Массис критиковал мэтра за «неверие в ум» и «презрение» к нему – имея в виду ум философствующий, «независимый разум, существующий в каждом из нас, который позволяет нам приблизиться к истине» (HMJ, 196–197). «В основе учений Барреса и Морраса лежит агностицизм, – отметил он, – но Моррас идет дальше, поскольку никогда не обесценивает разум, а его стройная система неизменно отдает предпочтение уму. <���…> Система Барреса, напротив, вся проникнута субъективными противоречиями» (HMJ, 196–197).

«Характер человека оценивается по его восприятию смерти, – считал Леон Доде. – Качество писателя оценивается по тому, как он говорит о смерти – не в том, что касается его самого, – и о мертвых. Она есть великая мера и литературы, и души, поскольку литература – не что иное, как самое непосредственное и самое полное выражение души» (LDE, 33). Темы смерти и умирания – людей, городов, культур – занимают важное место в мировосприятии и эстетике Барреса, придавая им пессимистический, декадентский колорит. «Культ мертвых – порождение индивидуалистического сознания» (MPB, 48), – утверждал Массис, противопоставив Барреса оптимисту и коллективисту Моррасу: «У первого приятие смерти как умиротворения; у второго мужественное и сознательное сопротивление всему, что грозит сущему и покушается на законы природы и жизни» (HMJ, 214).

Услышав о внезапной кончине одного из соратников, Моррас сжал кулаки и со слезами и гневом воскликнул: «Не умирают!» – а затем отказался пойти на похороны. «Не умирают, – пояснил Массис, – когда осталось дело, которое надо сделать, добро, которое надо защитить, зло, которое надо уничтожить, борьба, которой надо отдать всего себя, и труда еще на полвека!» (MNT, I). «Неприятие смерти, – говорил он, чествуя Морраса в 1937 г., – начертано на каждой странице его произведений, мобилизованных против могущества смерти, будь она в облике индивидуализма или романтизма, демократии или революции» [89] Hommage national rendu à Charles Maurras. Paris, 1937. P. 90. . «Все творчество Морраса посвящено защите жизни», – суммировал в 1932 г. Робер Бразийяк, в ту пору молодой моррасианец [90] Robert Brasillach. Portraits. Paris, 1935. P. 38. .

В памяти Пьера Монье, рядового «королевского газетчика» середины 1930-х годов, сохранился характерный эпизод. «Люди короля», как обычно, охраняли типографию L'AF . Увидев вошедшего туда Морраса, один восторженный юноша бросился к нему со словами: «Я всецело предан нашему делу и готов умереть за него!». «О, нет! – застонал Моррас. – Не существует дела, за которое надо умирать! Нет! Надо жить, жить для дела, а не умирать за него!.. Это республика говорит, что “француз должен умереть за нее”! Это республика хочет, чтобы французы умирали. Но не монархия!». «Надо жить! Жить!» – продолжал повторять он [91] Pierre Monnier. À l'ombre des grandes têtes molles. Paris, 1987. P. 87. .

Эстет и индивидуалист Баррес ценил личную свободу, но знал «инстинктивное удовольствие быть в строю» (МСВ, 19). Он влиял, но не командовал, хотя многие пошли бы за ним. Он импрессионистически рассказывал о своем личном опыте, но редко делал выводы и почти не поучал. Моррас был дидактиком, догматиком и коллективистом, но в коллективе единомышленников видел себя первым – после законного монарха. «Зная, как надо», он поучал, командовал и приказывал, не терпя возражений, не признавая несогласия – и не стесняясь в выражениях.

«Моррас провел жизнь, – писал его ученик Пьер Бутан, – в духовной и политической борьбе, утверждая, что обособленное я – не более чем жалкая иллюзия. Индивидуальность раскрывается в мы богаче, нежели в я » (PBM, 65). «Каждому свое, – заметил Баррес. – Моррасу – уроки, наставления, советы, полемика, система. А мне оставьте то, чем я могу заниматься без всяких планов, – раздумья» (HMS, 85). «Моррас создает учеников. А я?» – размышлял он в конце жизни в «Тетрадях», куда несколько ранее записал слова своего любимца Гёте: «У меня нет учеников. Я освободитель» (МСВ, 982, 967). Утешал себя? Еще в конце 1890-х годов Реми де Гурмон заметил о Барресе: «Его честолюбие не нуждается в идейных сотрудниках. В политике у него нет учеников» [92] Р. де Гурмон. Книга масок. С. 153. .

«Это мой позор, что Баррес – не монархист», – заявил Моррас в 1901 г. (МЕМ, 492). Несмотря на романтический «бонапартизм», «Баррес был и оставался республиканцем. Это чувство он унаследовал от рождения и пронес через всю жизнь, считая верность ему делом чести» (MNT, 32). «Я люблю республику, но вооруженную, организованную и покрытую славой» (МСВ, 232), – признался он, вспомнив буланжистскую молодость, которой посвятил роман «Призыв к солдату» (1900).

Бывший военный министр Жорж Буланже по прозвищу «генерал Реванш» стал центром притяжения оппозиционных сил от монархистов до социалистов. По словам Барреса, «монархисты ждали от Буланже своего короля, республиканцы – республику, цезаристы – Цезаря, патриоты – Мец и Страсбург, мирные граждане – порядка». В самом движении он видел «очередную попытку нации, разлагаемой интригами заграницы, вернуться на правильный путь» [93] Цит. по: Fernandez R. Barrès. P. 200, 198. . «По существу буланжизм представлял собой протест национальных чувств и интересов против парламентской политики, которая сводилась к удовлетворению политической олигархии, опиравшейся на финансовую олигархию», – писал Моррас в 1902 г. (ММВ, 16).

За участие в политических интригах Буланже в конце марта 1888 г. был уволен из армии, что увеличило его популярность и развязало руки. Через три недели после отставки генерал был избран в Палату депутатов с программой, требовавшей роспуска парламента и пересмотра конституции 1875 г. в сторону усиления исполнительной власти.