Василий Молодяков - Шарль Моррас и «Action française» против Германии: от кайзера до Гитлера

Моррас пожаловался Пуанкаре, знакомство с которым, если судить по опубликованным письмам, к тому времени уже не сводилось к благодарностям за присланные книги. «У нас, и вы это хорошо знаете, один идеал, мы служим одной цели – это интегральная Франция», – писал президент «дорогому Моррасу» еще 24 июня 1916 г. (LCM, 514). Их отношения до и во время войны недостаточно документированы. «Между Пуанкаре и нами никогда не было ни союза, ни договора, но лишь взаимные действия в плане национальных интересов», – утверждал на склоне лет Моррас (PJF, 130). Известные факты позволяют сделать вывод о взаимном интересе и уважении, об одинаковой любви к Франции и ненависти к Германии, о видении общих тактических целей при противоположности взглядов на кардинальную проблему «республика или король». В отзывах о Пуанкаре Моррас всегда соблюдал корректность – в отличие от Доде, не простившего ему преждевременного вывода французских войск из Германии во второй половине 1920-х годов. «Законченный идиот» и «грязная ничтожная личность, лишенная каких бы то ни было способностей» (LDP, 15, 53) – это со страниц его мемуаров, а не из застольных бесед.

15 октября премьер Пенлеве официально сообщил, что обвинения против Мальви «не имеют под собой никаких оснований» (LDP, 184), затем приказал арестовать несколько изобличенных немецких агентов – и начать расследование деятельности «Action française». 27 и 28 октября полиция провела обыски и выемку документов в редакции газеты, штаб-квартире и местных отделениях Лиги французского действия и в квартирах лидеров движения, включая Доде и Морраса (жандармы пришли в ужас от обилия книг и рукописей, разложенных в порядке, который знал только хозяин). Обоим – со ссылкой на приказ премьера – было предписано оставаться дома, хотя об аресте речь не шла и задержать их силой не могли. Оба решили подчиниться, дабы не разжигать страсти.

В правительственном сообщении многозначительно говорилось о конфискации «документов исключительной важности» и «оружия с нелегальных складов», а также о «начале следствия о действиях, направленных на разжигание гражданской войны путем вооружения одних граждан против других» (текст: LDP, 221). Речь шла о коллекции пистолетов и сабель со стены кабинета Плато (на ее фоне он охотно позировал фотографам) и об отобранных у «королевских газетчиков» тростях со свинчаткой – любимом оружии уличного боя. «Я считаю Шарля Морраса и Леона Доде, при всем их монархическом фанатизме, слишком верными патриотами, чтобы разжигать во Франции гражданскую войну, когда пруссаки стоят в Лаоне, – немедленно откликнулся Эрве. – <���…> Их патриотическая позиция с начала войны, несмотря на специфический способ следовать священному союзу, не позволяет верить в монархический заговор» [158] Цит. по: Slater C. Defeatists and Their Enemies. P. 14. . Синдикат прессы снова протестовал, а тираж газеты на время подскочил вдвое [159] Подробнее: Le faux complot de l'Action française // Almanach de l'Action française. 8e année. Paris, 1918. P. 57–68. . Пенлеве «обеспечил нам такую рекламу, какую не получишь и за миллион» (LDP, 281).

Моррас снова пожаловался президенту. 3 ноября судья вернул ему и Доде конфискованные бумаги, заметив при расставании: «Судье по вашему делу всегда следует говорить “прощайте”, а не “до встречи”». «Все кусали губы, чтобы не расхохотаться», – заключил Доде свой рассказ (LDP, 215). Трагикомическая история закончилась официальным закрытием дела 6 ноября и ускорила падение кабинета Пенлеве, который неделю спустя получил вотум недоверия в парламенте. В январе 1920 г. осведомленный Эдуар Иньяс, ближайший сотрудник Клемансо, рассказал Барресу, что «Стег и Пере, по приказу Кайо, сфабриковали ложный заговор “Action française” и дали пять тысяч франков некоему Жоссо, агенту полиции на службе у Кайо, на покупку оружия якобы для “Action française”» (HAF, 88).

Сформировать новое правительство Пуанкаре поручил, несмотря на давнюю антипатию, 75-летнему «Тигру» Клемансо. Позже президент рассказывал Барресу, что они сразу договорились о необходимости «1) арестовать Кайо; 2) сражаться до конца» (МСВ, 808). Новый премьер в программной речи говорил об «интегральной войне», как «Action française» – об «интегральном национализме».

Моррас не радовался назначению Клемансо, дрейфусарство и особенно антицерковную политику которого называл «реваншем Аттилы». «Никогда не видел более законченного варвара и более искреннего разрушителя», – писал он в 1906 г. (MPR, 394). Десять лет спустя он по-прежнему считал его «виновником всех наших бед» (MCV, III, 219). Такой точки зрения даже после войны придерживался генерал Юбер Лиотэ, назвавший «Тигра» в письме к Моррасу 12 сентября 1921 г. «гением зла и разрушения, который мог какое-то время ломать комедию Священного союза, но по сути отрицал его, оставаясь воплощением революции, рабом Англии, заклятым врагом всего, во что мы верим» (LCM, 436); англичан будущий маршал Франции считал опаснее немцев.

Несмотря на периодический «обмен любезностями» с «Тигром» в печати, Доде был настроен оптимистически (вдобавок тот некогда дружил с его отцом и бывал у них дома). «Приход Клемансо к власти убедительно доказал то, что “Action française” повторяла два с половиной года. Французские армии, командование которых несравненно превосходит германское, не могли разгромить врага и освободить наши земли, пока у власти в Париже хозяйничала измена. Когда измена была подавлена и искоренена, победа стала несомненной» (LDН, 242). «Если Клемансо принес Франции победу, то именно наш друг вернул Клемансо на путь служения патриотизму и родине», – подытожил Моррас через четверть века над свежей могилой Доде (SLD, 110).

«Толстый Леон» утверждал, что «ни разу не встречался с Клемансо ни в годы его диктатуры, ни даже после победы, не общался ни с кем из его окружения и знал его ближайшего помощника Манделя только по Палате депутатов» (LDH, 222). В политических кругах, однако, считали, что они обменивались информацией именно через Жоржа Манделя, о котором «Тигр», не стесняясь, говорил: «Когда я пускаю газы, Мандель воняет».

«Клемансо превратил Манделя в своего “агента для поручений”, в особенности для весьма щекотливых поручений. <���…> Мандель распространял сплетни и слухи про происшествия и политических деятелей. <���…> От любой произнесенной им фамилии начинает нести трупным запахом, любая репутация в его устах превращается в список судимостей и еще недоказанных преступлений. <���…> Нет такого французского парламентария, который бы не боялся Жоржа Манделя. Про любого из них он может в любой момент рассказать правду хуже всякой лжи» (КПП, 216–220).

Позднее Моррас утверждал, что перед формированием кабинета Клемансо через депутата-монархиста Жюля Делайе поинтересовался, чего хотят лидеры «Action française». Те высказали три пожелания. Первое: восстановить дипломатические отношения с Ватиканом. Второе: принять закон о «ветеранской доле», т. е. о выплатах всем участникам войны и семьям погибших из будущих репараций, чтобы «идея победы для каждого представляла нечто реальное, живое, ощутимо приятное и лично удовлетворительное» (МЕМ, lxv). Третье: приступить к арестам «изменников и шпионов». Клемансо отказался от первого, обещал рассмотреть второе (закон не был принят) и согласился на третье (CRS, 164). Новый премьер не чувствовал, что обязан монархистам, но тактически предпочитал иметь их союзниками.