Дмитрий Жуков - Пособники. Исследования и материалы по истории отечественного коллаборационизма

2) Из Сербии я получил письмо от единомышленника, генерала Джунковского [795] Джунковский Владимир (1867–1953), ветеринарный врач, во время Первой мировой начальник ветеринарного управления МВД, участвовал в Гражданской войне в Туркестане, в эмиграции в Югославии, затем во Франции. , от 6 июня. В нем он дословно пишет следующее:

«Генерал князь Вадбольский [796] Вадбольский Николай (1869–1944), русский военачальник, генерал-лейтенант, участник Русско-японской, Первой мировой и Гражданской войн. В эмиграции в Югославии. (член русского общевоинского союза, бывшие “николаевцы”) сказал мне вчера, что имеет точные данные о твоем аресте немецкими ведомствами. Когда я ответил, что на днях получил от тебя открытку, он очень удивился, т. к. получил это известие из своего парижского центра».

Мой брат, статский советник в отставке фон Бискупский [797] Бискупский Константин (1880–1944), до революции — чиновник в министерстве иностранных дел, в эмиграции в Германии, в частности работал библиотекарем при Русском научном институте. , живущий в Берлине, 10 июня сообщает мне следующее:

«Спешу известить тебя о том, что твои враги продолжают распространять компрометирующие тебя слухи. Несколько дней назад я получил срочное письмо от одной из наших кузин из Парижа. Она пишет, что князь Волконский [798] Возможно, Волконский Петр (1872–1957), царский дипломат, в эмиграции в Венгрии, затем во Франции. (тоже член организации бывших николаевцев) приходил к ней в гости и рассказал, что ее кузен в Мюнхене (т. е. я) арестован. Он выразил ей свои соболезнования. Вся русская колония в Париже говорит об этом. Она очень обеспокоена и просит открыть ей правду».

Несколько недель назад мой брат сообщил мне, что ему удалось установить тех, кто распространяет обо мне слухи. Это эмигранты, принадлежащие к упомянутому выше русскому общевоинскому союзу (РОВС), чей центр находится в Париже. У его представителя в Берлине есть собственные информаторы, которых русские эмигранты в шутку называют «белой Чека». Мой брат установил двух лиц, распространявших слухи: это бывшие офицеры белой армии (Врангеля) Симонидес [799] Вероятно, Самсидис. и Чехович. Мой вышеупомянутый сотрудник Шабельский-Борк передал имена этих лиц в берлинский полицай-президиум. Но и ранее целый ряд русских эмигрантов занимался клеветой на меня — прежние специалисты по русскому вопросу. Они официально работали на немцев, но на деле действовали по заданию групп, настроенных к Германии враждебно. Среди них были некто Гуманский, Папенгут-Мантейфель [800] Папенгут-Мантейфель Владимир (1896–?), поручик, с середины 1920-х гг. сотрудничал с Зивертом, имел репутацию авантюриста. (аферист), Гусев [801] Анатолий Гусев в 1931–32 гг. был атаманом донской казачьей станицы в Берлине. 14 марта 1933 г. он был арестован. Справка, данная по поводу его ареста генералом Лампе, гласила: «Гусев как офицер у меня в управлении не зарегистрирован. Говорит, что был офицером и принимал участие в Великой и Гражданской войне. Судя по данным им показаниям, его офицерское звание едва ли вероятно. Что касается его фамилии, то он мне сам говорил, что Гусев это его НЕ настоящая фамилия». Был выслан из Германии. и целый ряд других лиц, некоторые из которых уже разоблачены и высланы из Германии.

Обо всем этом я ставлю в известность мюнхенскую полицию, чтобы она могла ориентироваться на случай, если и в ряды местных русских кто-то внедрился. Это письмо также является дополнением к моему письму на имя мюнхенского полицай-президента от 30 марта с.г., копию которого я передал Вам при первом визите.

Моя просьба к Вашему ведомству заключается в том, что на случай, если выяснится, что мои письма цензурируются вовсе не немецкими ведомствами, а некими темными силами, Вы были бы так любезны известить меня об этом, чтобы я сам мог принять ответные меры.

Так как возможно, что просмотр писем, а также исчезновение некоторых, происходит не здесь, а в Берлине, я направляю копию этого письма и в берлинский полицай-президиум.

Как активно работают против меня русские антантолюбивые группы, показывает множество фактов, которые я здесь не привожу, чтобы не злоупотреблять терпением официальных ведомств. Я мог бы лишь добавить, что известие о моем аресте разошлось по всем странам, где живут русские эмигранты. Я получил известия об этом из Болгарии, Румынии, Чехии.

Прошу извинить покорно, что отвлекаю внимание официальных ведомств своими личными делами.

Остаюсь,

с совершенным почтением.

Перед отправкой этого письма я получил известие из канцелярии моего шефа, что и туда (он живет на юге Франции) дошло известие о моем аресте.

Немецкий язык, машинопись.

Несмотря на столетие трагических событий, ставших определяющими для всего русского XX века, в популярной памяти история русской эмиграции нередко низводится до банального факта поражения в Гражданской войне. Упрощенное понимание таково: «золотопогонники» уперлись в тупик собственного выбора, и, работая таксистами или метрдотелями где-то в Париже или Берлине, лишились смысла жизни, а затем постепенно вымерли.

Реальность истории на поверку оказывается сложнее. Да, белые действительно «уперлись», и военная эмиграция стала наиболее собранной и организованной силой, флагом и ядром этого «другого мира». Изгнание не воспринималось вечным, и из года в год предрекался скорый крах рабоче-крестьянской власти, неизбежный, как и следующее за ним возвращение. В наиболее радикальной форме эти чувства проявились в годы Второй мировой войны. Периодически появляющиеся в исторической литературе суждения об эмигрантах в 1939–1945 гг. как в основном «оборонцах» — т. е. людях, выступающих против иностранной агрессии в отношении СССР, анти-интервенционистах — не имеют под собой документальной основы. Напротив: Русский общевоинский союз (РОВС), иные военизированные организации, а также частные лица предприняли относительно скоординированные попытки принять участие в новом мировом конфликте, но вовсе не на стороне блока Союзников [802] Голдин В.И. Генералов похищали в Париже. Русское военное Зарубежье и советские спецслужбы в 30-е годы XX века. Монография. М., 2016. С. 694–710. .

Разумеется, следуют два вопроса: чего хотели эти люди, и что же ими двигало? Когерентного понимания того, какой же должна быть «будущая Россия», у военных эмигрантов, имевших богатую палитру политических убеждений, не было. Единственная попытка сформулировать политическую линию, известная как «кредо РОВС», была предпринята в начале 1934 г., однако и она оказалась столь же неконкретна в изложении желаемого образа будущего [803] Robinson P. The White Russian Army in Exile, 1920–1941. Oxford, 2002. P. 171–172. . Как и в 1917–1920 гг., белые стояли на позиции «армия вне политики» и держались за принцип «непредрешения». Из-за этого им трудно было соперничать с более последовательными и радикальными идеологиями того времени, будь то справа или слева. Хотя внешне непредрешение может выглядеть недальновидным, по сути, только подобное отсутствие предопределенности как в годы Гражданской войны, так и в последующий период пребывания за пределами бывшей Российской Империи было единственным компромиссом, к которому могли прийти разнящиеся политически фракции бойцов антибольшевистского сопротивления.