Дмитрий Жуков - Пособники. Исследования и материалы по истории отечественного коллаборационизма

Вечером майор Шайбе пригласил меня в свою командирскую палатку и за стаканом хорошего французского вина (дивизия была переброшена из Франции и имела большие запасы превосходного вина, шампанского и коньяка) долго расспрашивал меня обо всем: обо мне, о моей службе, о России. С гордостью сообщил мне, что дивизия наша — боевая, что долгое время находилась она у ген. Роммеля [до его назначения в Африку] [898] Т.е. до середины февраля 1941 г. Тем не менее, неясно как дивизия могла «находиться» у Роммеля, если сам он во время французской кампании командовал 7-й танковой дивизией. . Дал мне много указаний по службе, полезных советов; сказал, что мое постоянное место на походе — вторая в голове колонны машина, вместе с офицером-ординарцем.

Майор Шайбе был типичным прусским офицером старых времен; не скрывал своего критического отношения ко всем новшествам и почти презрительно отзывался об С.С. («эсэсовской») армии [899] Достаточно характерная апологетика «чистого вермахта». Антагонизм между частями вермахта и войск СС существовал, но это скорее было соревнование за престиж: армейские части, как и эсэсовские, впоследствии активно участвовали в истребительной политике. «Почти презрение» командира к эсэсовским частям — вероятно, подразумевалась некоторая «аморальность» или «новая нацистская мораль» — не помешало, преодолев первое предубеждение, исполнять приказы о снабжении армии «с земли» уже во время нахождения на советской территории, что живо описывает сам Ходнев. . В заключение сказал: «Во всем отделе снабжения мы только двое настоящие офицеры, я — у кайзера Вильгельма, Вы — у царя Николауса, — остальные призванные и “эрзац”!..».

На следующий день началась моя служба. Пока переводчик был не нужен, мне дали разбирать маршрутные карты, подклеивать их; молодые офицеры попросили давать им уроки русского языка — вернее, научить правильно выговаривать некоторые фразы: «Я хочу тебя поцеловать», «Я люблю тебя», «Дай мне пива» и т. п. Публика была малосимпатичная; о России и русских не имела ни малейшего представления, боготворила «фюрера», который-де преобразует на свой лад весь мир и, конечно, Россию тоже — уничтожит большевиков, которые являются следствие лишь царского режима и безграничного своеволия помещиков, избивавших крепостных кнутами — и так далее, все в том же роде…

Майора Шайбе они боялись как огня; тянулись перед ним, а мне говорили: «Он офицер еще при Вильгельме…». Моим непосредственным начальником являлся обер-лейтенант Меркель, бывший учитель, очень милый человек, только и думающий о своей многочисленной семье.

Питание чинов отдела снабжения было поставлено очень хорошо. И офицеры, и солдаты получали одинаковый паек, горячую пищу из одного котла — вкусно, сытно, разнообразно. Штаб отдела питался всегда особо, вместе; постоянно подавались закуски и нередко вино; мое место было рядом с командиром [900] Из письма неизвестного русского эмигранта, служившего в вермахте в группе армий Юг: «Способствует этому, конечно, и великолепная постановка с вопросом питания и очень удачное разрешение вопроса о взаимоотношениях между командным составом и солдатами как на службе, так и в частной жизни, и в питании. Офицеры едят то же, что и солдаты. Для примера беру вчерашний день (питание): утром — кофе черный, масло сливочное, мед. В обед — густой гороховый суп с мясом и кофе. Вечером — чай, масло, паштетная колбаса. Кроме того, 600 гр. хорошего хлеба, пачка леденцов (вместо сахара), 6 папирос, 4 раза в неделю на обед — второе блюдо (гуляш, котлеты, компот). Кроме того, в флягу наливают на целый день кофе или чай, чтобы не пить сырую воду». .

Уже через несколько дней я освоился и привык к своей новой жизни и службе. Дисциплина и весь внутренний порядок были очень строги; командир весьма требователен и поэтому приходилось всегда быть «начеку», постоянно следить за собою. Командир вставал раньше всех, ложился последним и только тогда, когда заканчивал все, что хотел сделать.

Взаимоотношения между офицером и солдатом были строго регламентированы; резко отличались на службе, при исполнении ее, и вне службы. Помню, как удивлен был я первый раз новой для меня картиной: на походе остановились на отдых в маленьком местечке, обер-лейтенант Меркель, я, старший шофер автобуса-«мясная», унт.[ер]-оф.[ицер]Хартманн, и человек пять солдат вошли в трактир выпить пива. Солдаты, не испросив у о.-л. Меркель разрешения, шумно и весело заняли столик, уселись и заказали пива. К ним присоединился и о.-л. Меркель; и все мы, как равноправные, сидели, ели, пили и весело разговаривали. Но когда офицер обратился по службе с каким-то вопросом к у.[нтер]-о.[фицеру] Хартманну, тот вскочил, вытянулся — каблуки вместе, руки по швам, голова поднята — выслушал приказание, отчеканил уставное «Яволь, херробер-лейтнант!» [901] «Так точно, господин обер-лейтенант!» (нем.). , сел и снова принялся дуть свое пиво…

Ко мне со стороны солдат отношение было всегда очень вежливое, корректное; приветствовали отданием чести, титулуя «херр долметчер» [902] «Господин переводчик» (нем.). ; на походе всегда приносили мне пищу, мыли и чистили мою посуду. В один из первых дней все унтер-офицеры пригласили меня отобедать с ними.

Так понемногу шла моя служба в немецкой армии. Как-то по пути на склад, чтобы пригнать себе «штальхелм» (каску) и противогаз, я проезжал мимо Фридланда — тех памятных нам мест первого боевого крещения Императорцев весною 1807 года, почти 135 лет тому назад — когда батальон наш «за особо-доблестную и отменно храбрую службу на гейльсбергских и фридландских полях» заслужил права старой императорской гвардии… Сколько разнообразных мыслей промелькнуло тогда в моей голове, когда я осенял себя крестным знамением, творя молитву за упокой моих Однополчан, павших за Веру, Царя и Отечество…

Так прошла неделя. В субботу 21-го июня усиленно заговорили, что завтра рано утром начнутся военные действия против Сов.[етской] России. Вечером стало официально известно, что в 4 часа утра раздастся первый орудийный залп и войска вторгнутся в Сов.[етскую] Литву.

Всю ночь я не смог заснуть ни на минуту. Голова была полна разных дум… Еще засветло я оделся и вышел в сад. Было темно, тихо, привычное ухо охотника улавливало лишь ночные шорохи. В 4 часа — все тихо… В 4:20 [903] Карандашная приписка: «4:15». я услышал отдаленный гул, как бы раскаты грома, а через несколько минут уже ясно, отчетливо гремели пушки и порою слышались пулеметные очереди. Надо мною пролетали отряды аэропланов, направляясь на северо-восток…

Что-то будет, чем-то все окончится?!..

Днем в воскресенье 22 июня уже было известно, что германские войска прорвали фронт, перешли границу, и колонны танков и моторизованной пехоты с артиллерией, после коротких боев, непрерывно двигаются вглубь. А на другой день я уже увидел первых пленных красноармейцев и первых раненых немцев. По слухам, танковые и моторизованные колонны неудержимо, стремительно несутся вперед. 24 июня двинулись и мы. И с этого дня в продолжение почти полумесяца наша колонна была в движении; и днем и ночью мы летели вперед и вперед лишь останавливаясь на пару часов, когда наши боевые части задерживались противником; за это время были только две дневки. И есть, и спать приходилось в машине. В течение трех недель с боями пройдены вся Литва, вся Латвия и мы вступили в Сов.[етскую] Россию, ворвавшись в Псковскую губернию.