Дмитрий Верхотуров - «Казахский геноцид», которого не было

Потому я и придерживался точки зрения, что бай в ауле был нужен, и писал в своей предыдущей книге: «В этих условиях, в рамках традиционного хозяйства, резко увеличилось значение и роль бая, сохранившего скот и способного к воспроизводству стада. Во-первых, богатые хозяйства зачастую были опорой для скотоводческих общин. Пять хозяйств со стадом 50–60 голов в каждом и бай со стадом в 300 голов составляли оптимальное по размерам хозяйство в 600 голов. Во-вторых, баи были в состоянии обеспечить средствами к пропитанию и работой если не всех, то большинство бедняков и нищих в аулах, тем более что развитие отхожих промыслов, в частности работа на рыболовных угодьях, на добыче полезных ископаемых или в промышленности тогда были развиты исключительно слабо» [101] Верхотуров Д. Н. Ашаршылық. История Великого голода. М.: Литрес: Самиздат, 2017 — https://www.litres.ru/dmitriy-nikolaevich-verhoturov/asharshylyk-istoriya-velikogo-goloda/ . Раз так, то и вся политика Казкрайкома по конфискации и ликвидации казахского байства выглядела как политика разрушения казахского кочевого хозяйства в целом и воспринималась как предпосылка к голоду. В рамках такого представления устранение организаторов кочевого хозяйства по любым причинам неминуемо должно было повести к крушению этого кочевого хозяйства, кризису и голоду.

Теперь-то понятно, что это тоже миф, причем миф пропагандистский, работающий на превознесение байства, перекрашенного в почтенных аксакалов. Но настолько ловко скроенный и крепко пошитый, что опровергнуть его почти невозможно. Его создатели прекрасно знали, что казахское байство практически не подвергалось подробным социально-экономическим исследованиям, каких-то детальных данных о роли, месте и значении байских хозяйств не имеется, и потому они могут рассказывать о байстве все, что им придет в голову. В миф о бае-благодетеле можно было верить или не верить, но при этом неверующий в благодетельную роль казахского бая ничем не мог подкрепить свою позицию и мог выражаться лишь голословно, то есть неубедительно.

Меня могут обвинить, что я вдруг, ни с того, ни с сего, переметнулся на сторону тов. Голощекина. Однако же у меня появился интересный источник, который позволяет совсем по-другому взглянуть на казахского бая. Речь идет об опубликованных материалах специальной экспедиции, состоявшейся летом 1927 года, по социально-экономическому обследованию кочевников в Киргизии, выполненному по заказу СНК КиргАССР, возможно, по указанию председателя СНК КиргАССР Юсупа Абдрахманова. В этом исследовании главное место было уделено полному аналогу казахского бая — киргизскому манапу.

Особое значение этого исследования состоит в следующем. Во-первых, они исследовали киргизское кочевое хозяйство в отдаленных местах Киргизии, не имевшее тесных связей с рынком и потому не испытавшее ни сильного влияния капиталистических отношений, ни советизации, так сказать, в его первозданном виде. Во-вторых, была проведена выборочная перепись в обследованных хозяйствах, которая дала статистический материал о количестве и распределении скота, заработках и найме, размерах доходов и расходов в разных хозяйствах. В-третьих, в рамках обследования было проведено много бесед с самими манапами и с другими кочевниками, специально с целью выяснения тонкостей социально-экономических отношений в киргизском ауле. Подчеркну, что это были люди, которые лично беседовали с киргизскими манапами, а не писавшие о них с чужих слов.

Этот ценный источник по социально-экономическим отношениям в кочевом обществе попал в мои руки практически случайно, благодаря электронной картотеке ГПИБ. Просмотреть его я решил в слабой надежде найти там что-нибудь интересное. Но одного взгляда было достаточно, чтобы понять, сколь важная информация в нем содержится и насколько она позволяет проникнуть в суть произошедших в Казахстане событий.

Район исследования представлял собой отдаленную и труднодоступную часть Киргизии: долина реки Сусамыра, долина Джумгола и высокогорного озера Сон-куль, отделенные хребтами от долины реки Чу и от Ферганской долины [102] Погорельский П., Батраков В. Экономика кочевого аула Киргизстана. М.: Издание Совнаркома Кирг. АССР, 1930, с. 30. . В этом районе находилось 20 975 кочевых хозяйств, у которых было 1099,6 тысячи голов скота [103] Погорельский П., Батраков В. Экономика кочевого аула Киргизстана. М.: Издание Совнаркома Кирг. АССР, 1930, с. 56. . Это были не отдельные аулы, и не отдельные зимовки, а целый кочевой район, вполне экономически и социально целостный.

Какие наблюдения были сделаны при этом обследовании? Было установлено резкое расслоение хозяйств по количеству скота. На одном полюсе было 389 хозяйств без скота совершенно и 474 хозяйства с одной головой скота. На другом полюсе было 852 хозяйства (4 % от общего количества), которые владели более чем 200 головами скота, у которых было 349,1 тысячи голов или 31,8 % всего стада [104] Погорельский П., Батраков В. Экономика кочевого аула Киргизстана. М.: Издание Совнаркома Кирг. АССР, 1930, с. 56. . Вообще, основная часть скота находилась в руках богачей, имевших более 50 голов скота на хозяйство — 841,9 тысячи голов или 76,5 % всего стада. Была приведена статистическая таблица, с разбивкой хозяйств по категориям, соответственно принятым в 1920-х годах критериям, с точным количеством хозяйств и скота в каждой категории. Иными словами, это надежные данные.

На основе собранных данных были сделаны оценки по динамике стоимости скота, находившегося в распоряжении хозяйств разных категорий, и их валовой доходности. Сведем эти данные в общую таблицу (в рублях) [105] Погорельский П., Батраков В. Экономика кочевого аула Киргизстана. М.: Издание Совнаркома Кирг. АССР, 1930, с. 59, 62. :

Киргизские манапы принадлежали к последней категории, обозначенной как предпринимательская группа хозяйств, в соответствии с принятой в 1920-х годах классификации крестьянских хозяйств (к этой же группе относили также русских кулаков).

Первое, что бросается в глаза в этой таблице, так это то, что богатые скотоводы, имевшие более 200 голов скота, владели колоссальными ценностями: более 9 тысяч рублей в полупредпринимательской группе и более 31 тысячи рублей в предпринимательской группе. Для сравнения, экономическая граница русского кулачества начиналась от 1200 рублей стоимости средств производства (скота, инвентаря, машин, промышленных заведений типа мельницы или крупорушки), а кулак, владевший средствами производства на 5–6 тысяч рублей, был уже грозой советской власти волостного или даже уездного масштаба. Киргизское манапство было несравненно экономически мощнее русского кулачества.